Затворник
Шрифт:
На расспросы все отвечали невнятно - сбивались, заикались, кричали и плакали. Понять, что случилось в точности, было трудно. Несли какой-то вздор о пурге и снежной буре, о крике, от которого небо рухнуло на землю, о выколотых глазах, о бешеных конях, и черных призраках... Ясно было лишь общее: что каяло-брежицкое войско и все ополчение удела потерпели страшное поражение. И все поминали злыдней.
Рокот в сердцах обругал про себя все на свете, и принялся распоряжаться.
– Свирепого сюда, бегом!
– велел он слугам, усевшись на стульчике на забрале ворот - И посадского старосту тоже!
Пришел Свирепый, доверенный воеводы Быстрого, высокий сутулый боярин с худым, словно высохшим,
– Что нам теперь делать?
– А в Каяло-Брежицк уже отправили гонца?
– спросил Свирепый.
– Эй!
– закричал Рокот - Быстро, гонца снарядить, и сюда! Перо, бумагу, печать! Быстро!
– Печать у меня.
– сказал Свирепый, доставая из кошеля на поясе завернутую в платок печать.
– А гонцов, на всякий случай, двоих бы отправить.
– Двоих!
– крикнул Рокот вслед убегающим посыльным - Двоих гонцов пусть снаряжают! Коней пусть по три каждому возьмут, и лучших коней!
Меж тем беглецы прибывали. Рокот со Свирепым допросили еще нескольких, посоветовались, и воевода велел:
– Так. Всем не каильским, кто еще будет прибывать, пусть найдут места в городе. Пусть они отдыхают, а потом становятся в строй. Где там посадник?
Пришел и гражданский выборный. С ним - оставшиеся в городе улицкие старосты. Подъехали из своих дворов и оставшиеся бояре, почти все - пожилые отцы семейств. Пришли богатые купцы. Простой народ валил из домов на сбор, и площадь у ворот быстро заполнялась гудящей толпой.
Стали считать людей, и отбирать на стены сколько-нибудь годных к бою. Две сотни воинов остались в Каили по княжескому приказу. Кроме них нашлось еще с тысячу граждан да укрывшихся в городе деревенских. Немало, но и мне много, и почти все из них или разменяли шестой десяток или едва доросли до середины второго. Вызвались защищать стены и сотни три самых решительных баб. С оружием было не лучше - все из боярских и городских хранилищ забрали в ушедшее войско, и биться предстояло кому чем: старый кузнец нес из мастерской молот, сын мясника тащил на плече огромный тесак. Кто имел телегу, тот выворачивал из нее оглоблю, у кого была в хозяйстве соха, тот привязывал к рукояти сошник. Вооружались люди заступами, вилами, ножами, кольями, поленьями, камнями. Много было луков, но больше таких, из которых бьют птицу и мелкого зверя, даже против стеганки такие слабы, не говоря уже про латы. Но был еще высокий крутой вал, и мощные стены. Были запасены на этих стенах камни и бревна, очаги для огня и котлы, смола и пакля, стояли на башнях огромные дальнобойные самострелы.
– Будет нам, воевода, чем накормить дорогих гостей!
– сказал Рокоту Большак, рослый бородатый мужичище с огромными руками. Он был старостой городских плотников, и следил также за исправностью и оснащением стен - Накушаются кизячники, пусть только появятся под городом!
Кизячники появиться не замедлили. Последняя группа ратаев, спасшихся из метельной бойни, еще поднималась к воротам, когда с восходной стороны на гриве холма показалась цепочка всадников. Приближаться к городу ыканские разведчики не стали, а помаячив немного, скрылись обратно. Ближе к вечеру стали появляться еще. Теперь они рассыпались по окрестностям стайками в два-три десятка, мелькали с разных сторон между холмами и рощами. Разведывали подступы и искали места для удобных стоянок, родники и луга для коней. Перед темнотой подошел и первый большой отряд - сотен шесть или семь, с множеством запасных коней. Над толпой вершников висел бунчук с восемью черными хвостами - знак "быръя-ирек-каган" - особо приближенного полководца Ыласы. Ыканцы остановились в тысяче обхватов от стен, и стали готовиться на ночь. Тут и там по округе в затененных местах зажигались огоньки костров.
Весь следующий день к Каили подходили толпы табунщиков. В разных сторонах от городского холма вырастали становища в сотни юрт и кибиток. Один - с полуночной стороны, второй, почти напротив ворот, на зимнем закате. Самый большой лагерь занимал высоты к юго-востоку от города, как раз напротив него склон городского холма был самым пологим. В этом третьем лагере, обширнее многих городов, на самом видном и высоком месте, ыкуны поставили огромную черную юрту. Среди остальных юрт она была как княжеский терем над избами горожан.
В поля нагнали пастись скотину без числа. Всюду разъезжали отряды верховых. Приближаясь к городу они, словно дразнясь, устраивали меж собой скачки и конные игры. Иные наглели так, что подъезжали к самому холму и кружились на виду стрелков, потрясая обнаженными саблями, вертя бунчуками. Кричали что-то на своем языке, вызывая хохот у спутников.
На полет стрелы, однако, никто не дерзал подойти. Покаркав в свое удовольствие, ыканцы разворачивались и не спеша трусили восвояси.
– Может, стрельнуть по ним с башни разок для смеха? А, воевода?
– спросил Рокота один из бояр, смотревший вместе с ним с ворот на забавы табунщиков.
– Из самострела достанем - как бы поддержал его предложение Большак.
– Что думаешь?
– повернулся Рокот к Свирепому.
– Сейчас не надо пока. Если кого и убьем, то остальных только лишний раз предупредим. Лучше до настоящего дела подождать.
Между тем, невинные потехи Ыкунам наскучили. От одного из колесных городков они пригнали десяток человек, связанных по рукам, и остановили обхватов за сто до вала - так, чтобы со стен было хорошо видно. Несколько черных шапок спешились, и повалили пленников на землю, оставили лишь одного. Путы на нем разрезали, одежду разорвали и бросили прочь. Ыканин в распашной куртке с лисьим воротом, плешивый - лысина его сияла на солнце лучше медного шлема, с бородкой, заплетенной в косу, погнал голого к валу уколами короткого копья.
Множество людей высыпало на стену, смотреть это новое развлечение табунщиков.
– Братцы! Это ж наши! Наши, ратаи!
– сказал кто-то.
– Воеводу позовите, быстро!
– закричал караульный.
Ратай брел к бугру, озираясь назад, сутулясь, и оступаясь через шаг. Немного отведя его от лежащих в пыли пленников, и сидевших верхом ыканцев, черный колпак остановился. Встал и пленный.
– Ыркыт!
– крикнул медноголовый табунщик - Ыркыт!
– Говорит, чтобы бежал...
– пронеслось по толпе. Всадники выстроились цепочкой, в руках у них появились луки.
– Что здесь!
– спросил Рокот, взбежав на стену.
– Там, воевода! Гляди!
– Ыркыт!
– закричал снова черный колпак и запустил в затылок пленника комом земли.
Тот обернулся еще раз, и вдруг сорвавшись с места, с неожиданной прытью кинулся к валу.
Ыкуны стреляли по очереди, с левого края цепи. Первая стрела просвистела выше головы бегущего. Вторая прошла точно между бедер, вызвав дружный хохот табунщиков. Стена отозвалась единым стоном...
Ратай достиг самого вала, и стал подниматься, карабкаясь в крутом месте, неловко но очень быстро. Страх утроил его силы, и он, перебирая руками и ногами как муравей, взбирался на холм. Вот уже можно было хорошо разглядеть его: русые волосы и борода, тонкие руки, комья земли катятся из-под ног. Стена затаила дыхание...