Завещание Джеффри
Шрифт:
— Неожиданное трудно для восприятия. И все же неожиданное случается. Вы занимаете такой пост, потому что из всех нас вы наиболее… — я силился подыскать слово, — пластичный.
— Любопытное мнение. Ты позаимствовал его у людей?
— Убежден, что именно это качество способствует успеху их расы в целом. Тем не менее есть у них странная черта, которая сводит на нет это преимущество.
— Объясни.
— По логике, ликвидировав фуили, люди обеспечили бы себя достаточным для выживания запасом воздуха. И в конце концов это не было бы даже превышением закона необходимости.
— Древний и благородный закон, — согласился Аверпонекатупенавизис. — Почему же его не применили? По сравнению с тобой и Пакегокнерфронакипилазисом человек-Барри остался относительно невредимым. И конечно же мог совершить необходимое.
— Верно. И не будь выбора — к примеру, неминуемая гибель всех четверых или реальное выживание двоих — уверен, что человек-Барри применил бы закон. Но так как люди допускали вероятность спасения жизни всех четверых, то решились на действия, которые не только уменьшали их шансы, но и подвергали человека-женщину еще большей опасности.
— Я засну, — сказала Кэтрин, когда мужчина пополнил свои запасы воздуха из запасного баллона и ушел. Она поднесла руку к какому-то аппарату в передней части гермокостюма и тут же погрузилась в бессознательное состояние.
Мы с Пакегокнерфронакипилазисом находились в полной растерянности. Наконец презрение подсказало моему коллеге ответ.
— Она выключила мозг, потому что боится смерти. Для нее и ей подобных никакой следующей последовательности, безусловно, нет. Смерть для них — ужасная и окончательная неизбежность.
Логика этой мысли пронизала меня неприятным холодом. Но если он прав, то почему мы еще живы, когда человек-Барри уже превратился в почти неразличимую песчинку, упорно ползущую к сомнительной цели?
Я подошел к человеку-Кэтрин и ощупал область груди. Дыхание было замедленным.
— Возможно, существует другое объяснение.
— Будь краток. Разговор съедает воздух.
— Дело именно в воздухе. — Используя здоровую конечность, я подтащил запасной баллон. — У тебя целы обе руки. Я думаю, что, несмотря на необычную конструкцию редуктора, мы могли бы подзарядить ранцы.
Хотя П ка испытывал крайнее предубеждение к людям, он не мог не увидеть реальную возможность продлить жизнь. Он молча принял баллон и трудился, пока в шлемы не стал поступать резервный воздух. А когда сознание его прояснилось, его мысли, казалось, потекли по несколько иному руслу.
— Находясь без сознания, самка потребляет меньше воздуха.
Это, разумеется, было констатацией факта. А также несвойственным ему признанием, позволяющим надеяться, что мое деликатное подталкивание не пропало зря и чуть-чуть поколебало его несгибаемое упорство. Боясь нарушить новую цепочку рассуждений, я хранил молчание.
— Самец взял часть запасов воздуха, потому что иначе наверняка не дошел бы до цели. Он мог бы забрать у нас все, но он так не поступил.
Я испытывал искушение повести его дальше, к обдумыванию немыслимого. И все же, подавив порыв, просто сказал:
— Резонно.
— Что самка решила отключить сознание или что самец оставил нам резервуар с воздухом — каждый факт сам по себе позволительно рассматривать как счастливую случайность, из которой ты и я извлекли пользу. Однако, взятые вместе…
Пакегокнерфронакипилазис мучился. Речь его стала прерывистой, голос хриплым, будто от чрезмерно долгих разговоров. Я уже прошел через такое испытание и потому легко представлял шизофреническую сумятицу мыслей — вызванную противоречием между присущим ему консерватизмом и его машиноподобной способностью собирать и анализировать факты. Так как люди, безусловно, существа низшего порядка, то, следовательно, их образ действий должен проистекать единственно из инстинкта самосохранения. Конечно, есть некоторая отличная от нуля вероятность, что поведение взятого в отдельности человека можно неправильно истолковать как сострадание… К несчастью, демонстрация альтруизма со стороны одновременно двух людей представляла совершенно немыслимое событие, принять которое Пакегокнерфронакипилазиса толкала его собственная логика.
Я в подобной ситуации сломался. Личность более сильная…
Он замкнулся в себе, как гибкозмея, которая съеживается, притворяясь ничтожно малой, когда ей угрожает опасность.
Я закончил рассказ, и Первый погрузился в глубокое раздумье. Я ждал, разделяя молчание, но не характер мыслей. О пропасть, что до конца моих дней изолировала меня от сородичей, оставив лишь низкие чувства вроде осязания, зрения и слуха!.. Хотя умение преодолевать ее понемногу приходило ко мне, подобные моменты всегда будут напоминать мне о моей увечности, — а таких моментов будет, безусловно, немало, пока по велению долга я продолжаю служить делу, которое сам же во многом вызвал к жизни.
Наконец Аверпонекатупенавизис скорбно вздохнул и поднял голову. Думаю, он оплакивал мое горе, хотя мы оба знали, что личная утрата — ничто по сравнению с будущим, рождающимся сейчас в этой аскетической комнате в толще скал.
— Пакегокнерфронакипилазис беспрерывно повторяет один и тот же погубивший его аргумент, — тихо произнес Первый.
— Это тяжело слышать.
— Он не воспринимает реальность. Так что не мучается, как ты, мой друг.
Я склонил голову.
— У меня есть утешение — я могу функционировать.
— Джефапроникитафреказанзис, у тебя есть нечто гораздо большее, нежели простое утешение. Среди фуили ты уникален, ограниченный в чувствах, ты вынужден воспринимать мир так, как воспринимают его люди. Это может иметь огромное значение.
Будто луч света ударил сквозь грозовую тучу.
— Отношения с людьми будут продолжаться?
— Мы обязаны их продолжать. К сожалению, люди разделяют с нами одну Вселенную.
— Трудно изменить уже решенное. У Пакегокнерфронакипилазиса много единомышленников.