Завещание Джеффри
Шрифт:
Через три дня Барри и Кэтрин полетели со мной на Станцию, человек по имени Курт остался на корабле. Как было условлено, нас ждал пустой наземный экипаж, и я сразу же отвез гостей к отведенному им зданию. На людей произвели впечатление размеры Станции, ее солидность. Они недоумевали, что не обнаружили ничего с орбиты. Я указал на мерцающую дымку, полусферой нависшую над Станцией.
— Песок обволакивает защитное поле, — объяснил я на их языке. — Смягчает очертания. Сверху незаметно.
— То есть это не маскировка?
— Разумеется! От кого нам маскироваться? Легкости, с какой
Человеческий язык примитивен, и менее чем за два дня я с помощью Компьютерного Ядра без труда ознакомился со значением большинства слов. К сожалению, вряд ли люди смогут овладеть речью фуили. И дело не только в том, что гортань человека к ней не приспособлена и его ухо несовершенно; ум новорожденного человека абсолютно чист, все приходится постигать с нуля, он лишен возможности питаться из резервуара инстинктивного знания, которым располагает каждый молодой фуили, едва ступивший в эту последовательность.
Первый пришел, когда мы разгрузились. Люди (цикл их сна и бодрствования лишь немного больше нашего) устроили себе спальные места в маленьком алькове, поблизости расположили контейнеры с пищей. Хотя для поддержания жизни нам требуются в общем схожие условия, было решено ждать результатов комплексных анализов, прежде чем разрешить людям попробовать что-либо из продуктов питания фуили. Первый должен был определить режим: изолировать ли незнакомцев полностью или открыть им доступ к Станции и ее персоналу. В значительной степени это зависело от Первого, от его дара убеждения. Хотя сам он принял созданный мной образ людей как «животных, использующих орудия», не было никакой уверенности, что все остальные смогут принять эту не столь дикую, но тем не менее возмущающую рассудок идею и остаться в здравом уме.
Я знал, что перед тем, как зайти, Аверпонекатупенавизис предварительно наблюдал некоторое время за людьми. И все же в его поведении сквозила напряженность: войдя, он остановился в дальнем конце помещения, устремив взгляд скорее на меня, чем на гостей. Первый уже знал об их ограниченных речевых способностях, так что не оскорбился, услышав уменьшительное имя Аври. Он также был знаком со всей информацией, которую я ввел в Компьютерное Ядро, и мог общаться с людьми самостоятельно. Однако во время разговора с ними глаза его были прикованы ко мне.
— Меня называют Первым, потому что я первый среди равных, — ответил он на вопрос. — Мой долг — указывать путь.
У фуили странная иерархическая система. Хотя существует Элита — наследственный правящий класс, куда входит менее одного процента населения, — нет ничего похожего на формальные выборы лидера, как мы это понимаем. Зато есть некий «инстинкт»: в любой ситуации, затрагивающей группу, общую волю выражать через кого-то одного. Безусловно, у фуили поразительно развито чувство эмпатии, и порой оно достигает даже нас, людей.
Тяжело было всем, и все же людям, думаю, было несколько легче. Люди всегда допускали возможность наличия во Вселенной иного Разума, так что они были скорее возбуждены, чем растеряны. А для нас, фуили, само существование человеческого рода грозило кошмарным психологическим кризисом.
— Как называется ваша планета?
— Земля.
— Люди там доминирующая раса?
— Да.
— Как давно вы вышли в космос?
Человек по имени Барри назвал цифру, и я перевел ее на наше исчисление.
— Около трехсот лет назад.
— Но это всего лишь… — Аверпонекатупенавизис повернулся ко мне: — Джефапроникитафреказанзис, три столетия — все равно что вчера. Может ли семя за день превратиться в лес?
— Спросите, когда они построили первый межзвездный корабль, — предложил я. Это было жестоко, но, по моему глубокому убеждению, необходимо.
— Пятьдесят лет назад, — последовал ответ человека по имени Кэтрин.
Аверпонекатупенавизис возбужденно вытолкал меня в соседнее помещение. Его лицо выражало сильнейшее волнение, смешанное с растерянностью, руки дрожали.
— Не могу поверить собственным ушам! И все же существа эти говорят правду, я знаю!
— Вы уверены?
Он посмотрел на меня с удивлением:
— Разумеется! Я ощущаю это безошибочно.
— Но они совсем другие! — возразил я. — Их чувства, их мысли… — голос отказал мне, когда я понял, какой чудовищной ценой удалось мне приспособиться к людям.
Аверпонекатупенавизис был обеспокоен. Беспокойство сквозило в его речи и облике, выражалось в том, как он сжимал челюсти, поднимал руки. Но самых главных признаков-тех, что незримо передаются от мозга к мозгу, — не было. Последние слова подтвердили мои самые страшные опасения.
— Джефапроникитафреказанзис, я тебя не воспринимаю, тебя словно нет. Что случилось с тобой?
Я солгал. Впервые в жизни я умышленно сказал неправду, и это дорого мне стоило. Но над ним уже довлела такая тяжесть проблем, какую ни одному Первому еще не приходилось нести, и вряд ли у Аверпонекатупенавизиса оставались силы на большее. В любом случае я внезапно оказался в уникальном положении: единственный фуили, который мог скрыть ложь, — одновременно проклятье и, вероятно, полезная способность.
— Все нормально, — ответил я. — Очевидно, мы оба просто устали.
И вновь я будто раздвоился, холодно взвешивая варианты. Я подготовил Аври, и он не сломался. Как не сломается — теперь сомнений не оставалось — любой предварительно подготовленный фуили. Но кто знал, как поведут себя люди, если их официально объявят «неполноценными»? По-своему, нескладно, я объяснил — и, думаю, они поняли, — почему необходимо представить их Первому в качестве «разумных животных». Но примут ли они постоянные отношения, построенные на превосходстве фуили? Этого я не знал. У меня сложилось впечатление, что мы балансируем на некой критической грани и выбор между двумя очень разными образами грядущего зависит сейчас скорее от людей, чем от фуили.