Завещание Джеффри
Шрифт:
— Именно.
Если бы я был нормальным, то сразу и безошибочно понял бы, что имеет в виду Первый. Но уже тогда я в такой степени овладел аналитическим мышлением, что лишь после малейшего колебания спросил:
— Вы не опасаетесь, что его слова подтолкнут их психику за опасную черту?
— Они будут подготовлены. Им напомнят о несгибаемости их лидера, напомнят, что одного факта, противоречащего убеждениям, оказалось достаточно для уничтожения основ, на которых зиждилась его концепция реальности.
Да, мы обсуждали трагедию, и все же сердце не могло не согреваться светлой надеждой.
— Инстинкт, оказавшийся разумом, — сказал я, — все равно что черное, оказавшееся белым.
— Ты остаешься восприимчивым, Джефапроникитафреказанзис, несмотря на свою болезнь. Разумеется, мы с тобой знаем, что правда находится где-то посередине, и, я убежден, наши коллеги
— Люди горды. Я до сих пор не уверен, что они согласятся на второстепенную роль.
— Ты уже показал, что они могут приспосабливаться. Кроме того, они реалисты. Реалистами должны быть и мы. Иными словами, твоя задача — подготовить людей к этой второстепенной роли, в то время как моя — подготовить наш собственный народ к жизни в новой Вселенной.
Так, довольно неожиданно, заканчивается этот документ. Всем известно, что Барри Дивани сумел-таки установить связь с посадочным модулем, хотя, когда подоспела помощь, был почти мертв от кислородного голодания. На полное выздоровление ушли месяцы. Зато скорая поправка Кэтрин Элкорн произвела на фу ил и такое впечатление, что «стазис-препараты» ныне неотъемлемая часть их аварийных средств. Сам факт наличия таких средств трудно переоценить — значит, фуили признали, что даже их развитая техника не застрахована от неисправности. Джеффри был назначен официальным представителем Фуили при постоянной Базе, основанной впоследствии землянами на Крикуне, и только благодаря его неутомимой деятельности посредника и на Крикуне, и на самой Фуили — База пережила огромные сложности начального периода. Даже когда то критическое десятилетие осталось в прошлом, люди и фуили для решения споров обращались к его записям.
Пожалуй, последнее слово здесь должно принадлежать Джеффри. Ниже я привожу письмо к Кларенсу Ван-Станлмееру, научному руководителю Базы (в ту пору). Оно было написано вскоре после того, как Джеффри вернулся домой — в последний раз.
Прочитайте. Я думаю, все мы можем многое почерпнуть из этой великой души.
«Мы не встретимся вновь. Однако так суждено, ибо перемены — в конце концов важнейшая компонента живой Вселенной. Останутся тем не менее проблемы, и наши преемники будут решать их по мере возникновения, иначе все усилия, все, ради чего Вы и я работали, — все окажется зря.
Нас мало — и среди Вашего, и среди моего народа — тех, кто ищет сплочения. Но я искренне верю, что единство уже предопределено. Конечно, не случайно Крикун — врата во Вселенную — равноудален от Вашего и моего дома. И хотя мы столь различны, эти различия не что иное, как изображения на двух сторонах одной монеты. Вместе, человечество и фуили, значат куда больше, чем по отдельности. Порознь мы меньше, чем сумма.
Гораздо меньше.
Мой друг, вряд ли нужно напоминать, какую угрозу представляет для вас дальнейшее бесконтрольное использование техники. А Вы, я знаю, достаточно изучили фуили, чтобы подобно мне подозревать, что наша судьба — гибельное загнивание в жестких рамках наследия. Может показаться невероятным, что слияние столь самоуничтожительных крайностей приведет к рождению новой жизнеспособной силы. Но слияние необходимо, хотя бы только ради нашего выживания. Я же твердо убежден, что единство дарует нам в будущем нечто более значительное, чем простое выживание.
Я тот фуили, который, образно выражаясь, «побывал в человеческой шкуре». Воспринимая Вселенную с точки зрения человека, я обнаружил, к собственному удивлению, что получил больше, чем потерял.
И так должно быть для всех нас. Только тогда каждый фуили и каждый человек поймут наконец, что по сути своей мы едины.
Боб Шоу
Амфитеатр
Тормозные двигатели неприятно вибрировали. Бернард Харбен грудной клеткой ощущал их вибрацию.
Он слабо разбирался в технике, но интуитивно чувствовал, как возникающие напряжения испытывают на прочность элементы конструкции спускаемого аппарата. Опыт подсказывал ему, что все механизмы — особенно его съемочные камеры — ведут себя прилично лишь при самом бережном обращении. Харбен на миг удивился, как пилот терпит такое издевательство над аппаратом. «Каждому свое», — подумал он. И, словно в награду за веру, проработав точно рассчитанное время, двигатели выключились. Аппарат перешел в свободное падение, и наступила блаженная тишина.
Харбен посмотрел через прозрачный купол и увидел, как материнский корабль «Кувырок», продолжая движение по орбите, превращается в яркую точку. Сверху спускаемый аппарат освещало солнце, внизу сверкали бескрайние жемчужно-белые просторы незнакомой планеты, и все находящееся в посадочной капсуле, будто светясь, ярко проступало на фоне космоса. Пилот, почти скрытый массивной спинкой противоперегрузочного кресла, управлял полетом, практически не двигаясь. Харбен невольно восхищался мастерством и отвагой, с какими он вел скорлупку из металла и пластика через сплошные облака к намеченной точке неведомого мира.
В эти секунды Харбен испытывал редкое для себя чувство — гордость за Человека. Он повернулся к Сэнди Киро, сидящей рядом, и положил ладонь на ее руку. Сэнди продолжала смотреть прямо перед собой, но по чуть дрогнувшим полным губам Харбен понял, что она разделяет его настроение.
— Давай заявим сегодня ночью свои права на планету, — сказал он. У них была тайная игра, согласно которой физическая близость наделяла их правом владения той местностью, где это происходило.
Бледные губы слегка разошлись, давая желанный ответ, и Харбен, довольный, расслабился в кресле. Через несколько минут тишину спуска нарушил тонкий настойчивый свист-лодка вошла в верхние слои атмосферы. Вскоре ее движения стали более резкими, почти судорожными, и, когда Харбен посмотрел на пилота, тот уже утратил свою богоподобную неподвижность и трудился как простой смертный. Внезапно их окутала серая пелена, спускаемый аппарат превратился в самолет, борющийся с ветром, облаками и льдом. И пилот, словно пониженный в чине, стал старомодным авиатором, пытающимся совершить посадку наперекор внезапно налетевшей буре.
Сэнди, не привыкшая к таким маневрам, встревоженно обернулась к Харбену.
Он улыбнулся и указал на свои часы.
— Уже почти пора обедать. Как только разобьем лагерь, сразу поедим.
Его очевидная озабоченность будничными делами, казалось, успокоила Сэнди, и она вновь откинулась на спинку кресла, осторожно расправив плечи. И снова пилот оправдал доверие Харбена. Корабль вырвался из слоя облаков и лег на курс к появившимся внизу горным цепям и террасам, образованным сдвигами пластов, к темной растительности и блестящей паутине небольших рек. Харбен с профессиональной быстротой оценил вид, достал из нагрудного кармана панорамную камеру и заснял остаток спуска. На удивление скоро пилот посадил лодку в тучах пыли, поднятой двигателями, и все трое ступили на хрусткую почву незнакомой планеты.
— Вот радиомаяк Бюро, — сказал пилот, указывая на низкую желтую пирамидку, которая словно бы присосалась к скалистой поверхности метрах в ста от них. Пилот был довольно уверенным на вид молодым человеком с мягкими золотистыми волосами. Глядя на него, можно было подумать, что все на свете ему давно надоело… «Напускное», — решил Харбен, учитывая крайнюю молодость пилота.
— Вы посадили нас в самую точку, — сказал он, проверяя свою догадку. — Поразительное мастерство!
Пилот на мгновение просиял, но тут же опять сделал серьезно-деловую мину.
— Через десять минут наступит местный полдень. Аппарат вернется ровно в полдень через шесть суток. Вам предоставляется на десять минут больше, чем оговорено контрактом.
— Щедро.
— Так мы ведем дела, мистер Харбен, — отозвался пилот, после чего предупредил их о денежных начетах в случае опоздания и напомнил, чтобы они перевели часы в соответствии с 30-часовым днем Хассана-IV. — Корабль прилетит за вами точно в назначенное время, — заключил он, — можете не сомневаться. Хотя пилотом, возможно, будет кто-то другой.
— О, надеюсь, что вы! — воскликнула Сэнди, включаясь в игру Харбена. — Я была буквально потрясена… Вас зовут Дэвид, да?
— Верно, — пилот не смог сдержать широкой улыбки. — Ну, мне пора. Счастливой охоты!
— Спасибо, Дэвид.
Сэнди и Харбен подхватили снаряжение и отошли на безопасное расстояние. Аппарат вертикально поднялся на несколько метров, застыл на миг, устанавливая курс, и рванулся в облака. Он исчез из виду прежде, чем стих волнами доходящий до них рев двигателей. И лишь когда замер последний шепоток, окончательно оборвавший осязаемую связь с остальным человечеством, Харбен почувствовал, что стоит на чужой планете.