Завещание фараона
Шрифт:
— Примета плохая, о пресветлая, — пискнула девчушка.
— Сожги, — не терпящим возражений голосом отрезала Агниппа. — Не время для суеверий.
— Мы чего-то ждём, госпожа? — спросил Мена.
Девушка глубоко вздохнула.
На секунду прикрыла глаза, собираясь с духом.
Благодаря богов, что Мена не догадывается о её слабости…
— Нет, Мена, — решительно ответила она, подходя к своему советнику. — Ждать нам здесь нечего. Идём! — она кивком головы указала на два небольших мешка, брошенных на диване. — Возьми, там деньги.
— Сколько?
— Четыре аттических таланта золотом.[3]
Мена восхищённо покачал головой. Девочка не постеснялась забрать все деньги, что казна отвела на её содержание…
— Великолепно. И я захватил с собой кое-что… конечно, не талантами, но два кошелька с золотом есть, — улыбнулся советник. — Ну, ещё серебро и медь на мелкие расходы…
Агниппа серьёзно кивнула.
— У меня тоже кошельки с серебром и медью за поясом. А в рукавах кое-какие украшения. Но только продадим мы их уже за пределами Египта и в крайнем случае. Хорошо?
— Верно. Колечки и ожерелья дорого стоят, но могут навести на наш след. Что ж, надо спешить. Помоги-ка мне! — велел Мена рабыне, протягивая один из мешков.
— Да хранят нас боги! — вздохнула царевна, решительно ступая в коридор. Советник и служанка последовали за ней.
…Рыжий свет светилен на стенах. Тишина и треск пламени. Пляска теней на лицах спящих охранников. Стук сердца в горле.
Наконец в лицо подул ночной ветер. Перед царевной распахнулись двери темницы.
Пофыркивая, снаружи ожидали кони.
— Один белый?.. Его же видно в темноте! — девушка недоумённо обернулась к советнику. Тот невозмутимо приторочил к седлу свой денежный мешок и обернулся к рабыне, забирая у неё другой, чтобы навьючить второго скакуна.
— Это лучшие кони во всём Египте, о пресветлая. На белом поеду я, вороной предназначен тебе.
Агниппа кивнула и легко запрыгнула в седло.
— Сожги мои волосы! — напомнила она рабыне и, тронув узду коня, последовала в темноту за своим верным советником.
Ночь укрыла всадников от глаз служанки…
…Агниппа чуть натянула повод, когда из мрака выступила громада ворот.
— Тихо, — прошептал советник. — Подожди здесь.
Мена подъехал к будке часовых, спешился и вошёл внутрь. И вернулся через несколько минут в сопровождении двух солдат и офицера.
— Открывайте, — вяло махнул начальник караула, рассеянно крутя в руках какой-то свиток.
Ворота бесшумно приоткрылись, и Агниппа, не дожидаясь приглашения, выехала из города. Спустя минуту её нагнал Мена.
— Что ты им сказал? — спросила девушка.
— О, я им всего лишь отдал приказ, заверенный начальником фиванской стражи, — лукаво улыбнулся старик. — Думаю, бедняга попотеет, пытаясь объяснить солнцеподобной, каким образом он у меня оказался!
Агниппа звонко рассмеялась, запрокидывая голову.
— Ну ты же не просто так считался одним из лучших лазутчиков фараона!
Старый воин негромко рассмеялся в ответ, и путники скрылись в темноте ночи.
Белое и голубое.
Белый мрамор потолка, голубой — стен.
Золото светильников.
Воздушная кисея драпри — над нишами, где прячутся музыканты.
Ковры, на которых кружатся персидские танцовщицы…
Стройная смуглая женщина лет двадцати двух утомлённо прикрыла глаза, вытянувшись на диване. Свет дробился в драгоценных камнях браслетов, скользил по иссиня-чёрным прядям, сиял в гранатах урея, венчавшего голову…
Кобра, готовая к броску.
Гранаты служили диадеме-змее глазами.
И гранаты украшали золотой пояс на изящной талии.
Белое платье из прозрачнейшего льна[4] окутывало грациозное тело…
Тени от длинных пушистых ресниц дрожали на щеках — пока красавица вновь не открыла очи.
Глубокие, миндалевидные, чёрные, под тонкими изогнутыми бровями…
И их надменный взгляд как нельзя подходил к чёткой, неумолимо правильной линии губ.
Великая царица Верхнего и Нижнего Египта, солнцеподобная Нефертити…
Венценосная со скучающим видом смотрела на танец. Никто, взглянув на её совершенную красоту и безмятежную позу, не сказал бы, что только сегодня утром эта женщина перенесла тяжёлые роды. Лишь бледность и круги под глазами могли указать внимательному наблюдателю на её усталость.
Похоже, Нефертити нечем было заняться. Лишь время от времени она поглядывала на падающие песчинки в часах — которые стояли на столике рядом, вместе с кувшином вина и блюдом с фруктами.
«Солнцеподобная, тебе ни в коем случае нельзя тревожить себя до тех пор, пока последняя песчинка не упадёт вниз», — так сказал жрец.
И едва эта последняя песчинка покинула верхнюю колбу, царица, сверкнув глазами, села. Резкое движение причинило боль — женщина сжала мгновенно побелевшие губы, чтоб сдержать стон. Взмахом руки Нефертити приказала танцовщицам удалиться.
Музыка стихла.
В наступившей тишине звонко прозвучали два хлопка, и на зов вбежала рабыня.
— Начальника стражи ко мне, — приказала царица. Голос её был глубоким, и в нём слышались металлические нотки.
Рабыня поклонилась и, пятясь, скрылась в дверях.
Потрескивало пламя в светильнях, да из коридора слабым эхом доносился приказ, что сейчас летел от часового к часовому: «Начальника стражи к солнцеподобной!»
Нефертити задумчиво созерцала длинные ногти на руках, потом — узор на позолоченной коже сандалий…