Завещание фараона
Шрифт:
Боги, не спит ли он?
Или от свалившегося несчастья он сошел с ума?..
А Атрид, увидев Мена, сначала покраснел до корней волос, представив, что тот может о нем подумать… но уже мгновенье спустя вся кровь отхлынула к его сердцу, и лицо побелело, став прозрачнее пены морской.
Мена не ворвался бы просто так к царю.
Агамемнон вскочил с кресла.
— Мена, что случилось?! — крикнул он.
Глаза его лихорадочно мерцали
Старик опомнился.
— Ца… Атр… — он не знал, как теперь обращаться к Агамемнону, и
Атрид похолодел. Ноги его подкосились, и он рухнул обратно в кресло.
— Послы Нефертити, — пробормотал он. — Я должен был сразу понять… Сегодня они просили меня разыскать вас. Я солгал им, но, видимо, кто-то все же сообщил!.. И я догадываюсь кто, — в голосе Атрида прозвенел металл.
— Какой-то высокий темноволосый аристократ, — ответил Мена.
Агамемнон криво усмехнулся и дернул щекой, словно у него болел зуб.
— Ипатий. — Губы его сжались. — Я своими руками убью этого мерзавца! — ладонь его легла на рукоять меча. Юноша вскочил.
Мена покачал головой и слегка улыбнулся.
— Не нужно, царь. Этот клинок оборвал его презренную жизнь. — Старик достал из-под плаща свое оружие и бросил к ногам Агамемнона. Остро наточенное ассирийское железо зазвенело на мраморных плитах.
Атрид спустился со своего возвышения, прошел через весь зал и, подойдя к Мена, положил ему руку на плечо.
И очень серьезно посмотрел в глаза.
— Мена, — заговорил он. — О том, что ты был первым советником фараона, я узнал лишь сегодня вечером. Но о том, что ты честный и благородный человек, мне известно давно. Ты убил Ипатия, оказавшегося предателем. Он был до недавнего времени моим первым советником. Пусть же первый советник фараона станет в Греции первым советником царя!
И, повернувшись к залу, крикнул:
— Начальника стражи сюда!
Не прошло и минуты, как перед Агамемноном склонился высокий крепкий мужчина в алой тунике и блестящем бронзовом нагруднике.
— Ты звал, о царь?
— Немедленно гонца в Пирей. Пятьдесят военных триер, самых быстроходных, к бою! Мы выходим в море. Мена, иди за мной! — уже на ходу бросил царь своему новоиспеченному ошарашенному советнику. Конечно, старый воин немедленно последовал за Агамемноном.
Во дворе их ждали свежие кони, а утомленного скачкой финикийского скакуна, на котором приехал Мена, уже заботливо увели в царские конюшни.
Не теряя ни секунды, Атрид и Мена вскочили верхом — и помчались в порт.
Далеко впереди, гулко отдаваясь в Длинных Стенах, звучал топот скакуна отправленного в Пирей гонца.
Уж чего-чего, а такого развития событий бывший лазутчик фараона не ожидал. Атрид вдали от посторонних глаз потерял все свое царское величие, и Мена мог видеть, насколько взволнован молодой человек. И старик прекрасно понимал владыку Эллады. Одна мысль сейчас владела ими обоими: «Лишь бы похитители не успели далеко уйти! Ищи их потом по всему морю от Афин до Дельты!».
Вот и Пирей.
Глазам изумленного Мена предстало невероятное зрелище: дорожки золотого света на черных волнах — и озаренные бесчисленными факелами пятьдесят громадных военных кораблей у пирсов.
С поднятыми парусами и спущенными на воду тремя ярусами весел.
Триеры удерживались у причалов лишь тонкими канатами — и ждали только приказа, чтобы лететь в море.
Атрид и Мена спешились и взбежали по сходням на высокую палубу первой триеры.
Царь поднялся на нос корабля.
— Отчаливаем! — коротко приказал он и одним взмахом меча перерубил канат, удерживающий судно у причала.
Огромный корабль словно чуть вздрогнул, покачнулся — а затем пирс застонал: пятьдесят военных триер разом оттолкнулись веслами от причала и, развернувшись, кильватерным строем за царской триерой, казалось бы, не спеша, величественно потянулись в море.
Когда причал остался далеко позади и все корабли обогнули мыс Пирея, тогда ветер с хлопаньем надул развернутые паруса, гребцы ускорили удары — и триеры полетели над ночным морем, легко и стремительно разрезая своими острыми носами темные волны.
Пена от весел кипела у бортов.
Такой скорости, такой слаженности Мена никогда прежде не видел! Семь с половиной тысяч весел на пятидесяти кораблях поднимались и опускались с механической четкостью, и ни одно не выбивалось из общего ритма. Парус над головой гудел от ветра, на лицо иной раз падали брызги, летящие из-под бортов — и их тут же осушал холодный поток встречного воздуха. Неотвратимо и быстро мчались корабли во тьме ночи, как сама судьба.
В открытом море триеры развернулись строем во фронт, словно загонщики, идущие с сетью на дичь.
Верно говорят, что Эллада — госпожа на море, а эллины — его хозяева! Никому не скрыться и не уйти от стремительных и грозных эллинских кораблей на его просторе. Через два часа, когда ночь отмерила всего лишь две своих трети, царь, все это время стоявший на носу триеры, заметил три белеющих во мраке паруса. С этого момента эллины взяли курс на них, и вскоре уже стало возможным различить сами суда — объемные униеры с широкими палубами и высокими надстройками над бортами. По плетеным корзинам для лучников, установленным на мачтах, и по высокому, характерному изгибу кормовой надстройки сразу становилось ясно, что это египетские военные корабли.
Заметив погоню, египтяне попробовали ускорить ход, что мало у них получилось, поскольку они и так шли на пределе. Триеры окружили их двойным кольцом, встав к египетским судам носом.
— Эй вы! — крикнул по-египетски Мена. — Если вы не отдадите живой и невредимой девушку, которую украли, считайте, что вы уже на священных полях Иалу!
— Никогда! — донеслось в ответ.
Униеры пришли в движение и поменялись местами — так, чтобы третья оказалась между двух других.
Сразу стало ясно, что на ней и находится пленница.