Завещание императора

Старшинов Александр

– Военный трибун? – переспросил Сентий.

– Это я… – сообщил голос из темноты. – Ступай сюда, устраивайся.

Сентий двинулся на голос. Кто-то ухватил его за руку и усадил на соломенную подстилку, вонючую и липкую от грязи.

– Здесь свет-то есть? – Сентий вздохнул глубоко и охнул от боли. Все же эти ребята били яростно. Ребра сломали – это точно.

– Окошко под потолком. Свет будет, когда наступит утро. Лампы сюда не приносят. Пока что расскажи, как ты здесь очутился, Сентий…

– Прислан с посольством императором нашим Траяном. И – принят с почетом… Бо-ольшим почетом, как видишь… – хмыкнул центурион.

– Почему именно ты посол?

– Знаю немало здешних наречий, но в основном хватает арамейского языка. Однако переговоры не удались. Чуть я начал излагать послание императора, как меня сцапали и сунули в этот каменный мешок. А пожрать ничего не найдется? И попить.

– Пить – это можно…

На ощупь ему протянули кувшин. Пара глотков затхлой с каким-то металлическим привкусом воды. Сентий заставил себя не пить все и вернул кувшин.

– С разносолами тут проблемы… – сообщил трибун. – Утром принесут хлеб и воду.

– Ты сказал, что император с армией близко? – спросил ядовитый голос, тот самый, что отпускал шутки про бабу.

– Уже под стенами с нынешнего дня. Правду говорю, чтоб мне подавиться печенкой мертвеца. А я вот здесь. А ты кто? Назовись.

– Легионер Четвертого Скифского Квад.

– Есть еще легионеры? – окликнул узников Сентий. Во тьме узилища инспектировать военные силы было трудновато.

– Есть… – отозвались сразу несколько голосов.

– А я – Марк Афраний Декстр, – донесся молодой голос. – Служу адъютантом военного трибуна.

Трибун вдруг сказал:

– Что-то имя мне твое знакомо, Сентий. Ты случайно не принимал участия в Дакийской кампании?

– А то…

– Постой! Сражение в долине близ Сармизегетузы? Уж не тебя ли мы вытащили из-под груды тел?

– А, это вы, бездельники, решили улечься на груду трупов!

– Благодаря нашей лени тебя откопали! – хмыкнул трибун. – А особенно благодаря лени Куки.

– Точно! – расхохотался Сентий. Этот смех в тюремном колодце звучал неожиданно и как-то по-особому издевательски. – Чтобы мне подавиться печенкой мертвеца – вы, лентяи, спасли меня тогда. А где теперь Кука?

– В преторианской гвардии.

– Ого! Парень высоко летает! Погоди! Я же видел его среди преторианцев! Только он меня не узнал. А я еще приглядывался к нему, все думал, что-то рожа мне его знакома…

– А ты, Сентий, все время близ императора?

– Конечно. Я же из тутошних мест. Ну не совсем из Адиабены, конечно, – по крови я сириец, и отец мой был центурионом в Четвертом Скифском. Так что я родился в лагере, в лагере вырос, вступил в легион, потом перевелся в Седьмой Клавдиев, когда прошел слух, что будет вторая война с даками. И вот теперь ношу поперечный гребень.

– А… Выходит, за то, что мы откопали тебя, как репу, на поле с мертвецами, тебе пожаловали поперечный гребень на шлем? – рассмеялся трибун.

– Ну можно сказать и так. Только у меня еще был случай отличиться в Дакии. Ты слышал, верно, про нападение на порт близ лагеря Тринадцатого легиона Гемина?

– Кто в Дакии про тот бой не слышал! Там теперь город, который именуют Апулом.

– Точно… Так вот, с кораблей тогда разгружали хлеб, и тут налетели даки. Мне пробили правую руку, так что я сражался одним щитом и сбросил варвара ударом умбона в реку.

– На колонне есть рисунок про это, – вспомнил трибун.

– Я слышал про колонну, но не видел. Говорят – там, на колонне, в мраморе каждый легионер может себя найти. Мы все там – на этой колонне. Не станет нас, наших детей не станет, а колонна так и будет стоять – вот увидишь.

– Нет, уже не увижу…

– Ну да… конечно… – согласился Сентий. – А твое имя, трибун?

– Гай Осторий Приск.

Бледный отблеск лунного света слегка подсветил стены и головы пленных.

– Точно… вспомнил теперь. Тебя еще сам император наградил серебряными браслетами. Как я тебе завидовал! Аж губы все изгрыз со злости.

– Парфяне их отняли. Лучше скажи, что за правитель в крепости? Мне с ним повстречаться не довелось. Но ты вел переговоры. Что за человек?

– Мебарсап, надутый тутошний прыщ. Прогадил сражение, всю конницу свою погубил, но воображает, что сумеет сохранить свою нору.

– Может, он и прав. Стены здесь крепкие, и ворота недурны, – заметил трибун. – Когда меня везли, я подумал, что крепость эту трудно взять. Строили долго и на совесть.

– А вот защитников маловато – две сотни, не больше. Удрать никто не пробовал? – шепотом спросил Сентий.

– Какой шустрый! Чуть что, сразу удрать, – донесся из темноты низкий хриплый голос. – Ты из лупанария, не заплатив, пробовал удрать?

– Ну…

– То-то. А здесь построже будет! – Хриплый попробовал рассмеяться, но закашлялся.

– На окне решетка дерьмовая, – пояснил трибун. – Мы ковыряем ее уже давно. Все прутья держатся едва-едва, рвани – решетка у тебя в руках. Вот только вырваться надо наверняка – второго шанса не будет. И только тогда, когда помощь будет снаружи. Иначе задавят.

– Сможем пролезть наружу? Куда выход? – оживился Сентий.

– А никуда… Нет наружу хода, – вновь отозвалась темнота хриплым голосом неизвестного пленного. – Наверху щелка. Уже бабской. Ребенок – и тот не протиснется. Выходить придется через дверь.

– Прутья. Они послужат оружием. И еще есть это. – Приск что-то извлек из узкой щели в камнях. В лунном свете блеснуло кривое лезвие.

– Ого. Откуда?

– Был тут у нас буян, попытался вырваться, но его убили. Пока шла драка, стражник потерял кинжал. А мой раб Сабазий подобрал и передал мне.