Завещание с простыми условиями
Шрифт:
А теперь страха как будто и нет. Я ясно слышу голос и спокойно наливаю абсент в хрустальный фужер… Сознание сильно замутнено, и только где-то глубоко-глубоко бьется тонкая пульсирующая жилка — это и есть страх. Теперь он так далеко… А папа совсем близко…
ЭТОТ НЕГОДЯЙ ОБИДЕЛ МОЮ ДЕВОЧКУ?
Да, папа, — мысленно пожаловалась я отцу, наполняя фужер доверху.
НЕ ДУМАЙ О НЕМ. МЫ ВМЕСТЕ — ТЫ И Я. И НАМ С ТОБОЙ НИКТО НЕ НУЖЕН… — убаюкивающе звучал сладкий голос из гостиной.
И в эту секунду я вспомнила, откуда взялся абсент — после обеда его в знак благодарности за куртку принесла Мигунова и сунула мне в пакет. А я начисто
Как я могла об этом забыть?..
Я и сейчас не помню этого момента. Просто неизвестно откуда вдруг пришло точное ЗНАНИЕ — было именно так, а не иначе.
ИДИ СЮДА.
Я плеснула еще чуть-чуть и через полутемную столовую, почти не касаясь земли, вышла в гостиную.
Счастье встречи с портретом окрылило. Отец стоял еще ближе к краю моста. Глаза его сияли здоровьем. Тело налилось молодой крепостью — казалось, под мышцами играет живая, бурлящая алая кровь. Щеки и губы порозовели. Кожа приобрела золотистый блеск. Я придвинулась к нему и взглянула в холодные голубые глаза.
Раньше я не замечала, какие у отца глаза. Теперь же их холодный огонь будто стегнул, как хлыстом, меня изнутри.
ХОЧЕШЬ ПРОГУЛЯТЬСЯ ПО ЛУГУ, МАРТА?
Мертвый свет, исходящий из глаз, превратил меня в молчаливый, застывший камень.
РАЗВЕ ТЕБЕ НЕ НАДОЕЛА УНЫЛАЯ ОСЕНЬ?..
Тьма в комнате начала наползать из углов и сгущаться, постепенно образуя вокруг меня относительно светлое облако.
А ЗДЕСЬ ЛЕТО. ТЫ ВЕДЬ ЛЮБИШЬ ЛЕТО?..
Я стояла в облаке в странном состоянии. Какая-то черная сила давила во мне белую силу, внезапно поднявшую голову. Я смотрела в его глаза, и леденящее сияние, которое они излучали, будило во мне тот самый ничем не прикрытый ужас, обуявший меня в первую ночь. И в то же время что-то заставляло меня испытывать невыразимую любовь к человеку на портрете и четко осознавать острое желание отдать за него свою жизнь.
ШАГАЙ СЮДА.
Во мне начало смутно оживать воспоминание — так уже было, я уже была ТАМ,
и ТАМ было прекрасно, как в раю… — дунула черным пьянящим ветром мысль справа.
Я сделала уверенный шаг…
…и там все было объято непреходящей, самой смертельной смертью… — откликнулся печальный голос слева.
Голос проник в самое нутро и вызвал больной отзвук в сердце. Я будто слегка очнулась и почувствовала, как здесь холодно и темно. Темнота пододвинулась еще немного и незаметно сковала меня в кольцо неяркого света. Овладевшая мной одурь стала чуть рассеиваться, и спящее чувство реальности вдруг всколыхнулось. Я внезапно отчетливо осознала, что помимо воли опять стою здесь, не в силах отвести взгляда от страшной картины. И в ту же секунду прозрения УЖАС, всепоглощающий, чистый, без примесей дурмана, охватил меня с головы до пят, влезая прямо под кожу, под нервы, проникая в сердце, сжимая его в кулак и не давая дышать.
Я шагнула назад и отступила к двери.
ИДИ СЮДА — в мысленном голосе прозвучали недобрые металлические нотки.
Но вместо того, чтобы исполнить приказ, я сделала еще один шаг назад.
Я СКАЗАЛ — СЮДА! — Голос отца прогремел, как из преисподней, и своей силой чуть не расколол мне череп.
Пытаясь отступить назад, я почувствовала, что лишь топчусь на месте. В ужасе, не мигая, я смотрела в его ледяные жуткие глаза.
Любовь нечеловеческой силы опять прорвалась сквозь страх.
Папа, за что?..
Сияние его глаз начало приобретать невероятную мощь. Оно стало насыщаться глубоким синим цветом
В этот момент нога наткнулась на что-то мягкое, и я, не удержав равновесия, растянулась на полу.
Вскрикнув от боли, я попыталась подняться, но что-то меня не пускало; хватая воздух вокруг в попытке вырваться из чьих-то невидимых объятий, я на долю секунды вскользь коснулась рукой чего-то мягкого и отвратительно горячего и липкого. В ту же секунду оно вырвалось из-под руки и с шипом уползло в глубь гостиной. Содрогнувшись от ужаса и омерзения, я повторила попытку встать, но поняла, что не могу выпутаться из джинсовых бриджей — штанину словно пришпилило к полу.
Бессильно сидя спиной к портрету, я услышала хлест, будто бы пошел дождь. По комнате пронесся, с каждой секундой невероятно усиливаясь, ветер, и тут же на меня полились холодные капли и сильно запахло луговой травой. Закружилась голова, и пол с потолком начали меняться местами. Послышался скрежет клонящихся от ветра старых деревьев, и через раму, как уже было однажды, хлынула речная вода. Она вмиг намочила часть моего тела, находящуюся на полу. Я предприняла очередную отчаянную попытку оторваться от пола, но тщетно. Бриджи будто прилипли к полу, и ноги в них вдруг стало жечь, как огнем. Вода тем временем резко прибывала. Мне вспомнилась страшная английская сказка «Ученик чародея», где этот самый ученик чародея прочел незнакомое заклинание и со страху приказал явившемуся на зов Вельзевулу полить цветок. Тот поливал цветок, пока вода не поднялась до колен несчастного ученика… потом до груди… потом до шеи… Бедняга не знал, как отменить просьбу, и захлебнулся…
Чертовы бриджи не расстегивались, будто намертво приросли к телу. Я с диким криком заметалась на полу, все более уходя под поднимающуюся воду. Внезапно рука нащупала разбитый фужер, в какой-то момент уроненный на паркет. Со звериным упорством я начала раздирать стеклом смертоносные штаны, и, наконец, когда вода уже плескалась почти у подбородка, кое-как выпуталась из них.
Дверь гостиной была открыта, и я, тяжело дыша, кинулась прочь. Пробегая под лестницей, услышала пронзительный вой вскипевшего чайника. Мокрая, как мышь, с трудом переводя дух, остановилась у двери кухни.
И неожиданно для самой себя перекрестилась.
Я никогда не была особенно верующей. Вернее, глубоко в душе я точно знала — Бог есть, и он меня любит. Этому факту в моей жизни существовало множество подтверждений. Но никаких обрядов и постов я не соблюдала, церковных праздников не чтила. Толпы верующих в платочках, навязчиво пытающихся вразумить, наводили на меня тоску. Я считала, что вовсе не обязательно собираться в кучу для молений, главное — иметь Бога и веру в душе, и открывалась ему наедине, без посредничества сомнительных батюшек.
Правда, в тяжелые или ответственные моменты жизни — например, перед сложным экзаменом, собеседованием на работу или бабушкиной операцией я начинала истово веровать, шла в церковь и ставила свечи. Но это делалось, так сказать, для усиления просьбы. Чтобы Бог уж наверняка ее услышал и помог.
И вот сейчас, когда уголком сознания, чудом избежавшим потустороннего плена, я поняла, что не чувствую реальности, что теряю саму себя, что в меня прорастает что-то чужое, оно уже во мне, сосет светлую зелень моих глаз, крадет тепло моего тела — рука моя сама собой поднялась и наложила на грудь отчетливый крест.