Завещание сына
Шрифт:
– Ах, да, зарплата… Спасибо, что напомнил. Нет, Дима, это из старых запасов. За одно и получку обмоем…
– За одно с чем? У вас, случайно, не рождение?
– Это пока секрет, капитан. Чеши в магазин. И закусить прихвати.
– На сколько человек?
– На весь отдел. Сам посчитаешь.
Спровадив Вязова, подполковник достал лист бумаги и принялся чертить схему двойного убийства. Ерожин не сомневался, что Хлебникова вышла через квартиру Сосновской, на лестничной площадке напялила парик с очками, поехала к Вольновичу, провела с ним ночь, что подтверждали ее волосы в постели убитого, под утро
– Привет, Ерожин, твое задание выполнено.
– Присаживайся, Валерий Андреевич. В ногах правды нет.
– Некогда, дружище, как поговаривал Мюллер. Вот тебе список господ, застраховавших жизнь в компании «Забота». Их около пятидесяти. Большинство договоров составлено в начале деятельности компании. Два года назад и позже. В последнее время таких единицы.
– Спасибо, полковник. За тобой – два дня паузы. Не мути у них пока воду. Извини, сегодняшний не в счет. Мне нужно отчитаться Еремину о другом деле. Страховщиками я займусь завтра.
– Завтра суббота. Отдохнуть не думаешь?
– Некогда, дружище, – усмехнулся Ерожин.
– Ну ладно, Штирлиц, успеха. – Шмаков пожал подполковнику руку и поспешил к себе.
Ерожин разложил перед собой листки с фамилиями «застрахованных смертников» и… уснул.
– Товарищ подполковник… – Волков попытался разбудить шефа негромким окликом, но тот крепко спал, откинувшись в кресле. Майор осторожно потряс спящего за плечо: – Петр Григорьевич…
– Да, что? – Ерожин открыл глаза и в полном недоумении уставился на подчиненного.
– Петр Григорьевич, бабушки Сенаторшу не опознали.
– Сколько же я спал? – спросил начальник отдела, стараясь привести мозги в порядок.
– Сейчас три. – Улыбнулся Волков.
– Господи, чего же вы меня раньше не разбудили? Я половину рабочего дня прокемарил.
– Не хотели. Вы же ночью не выспались.
– Заботливые вы мои. Мне сегодня генералу отчитываться.
– Отчитаетесь. До шести еще время есть.
– Ладно, проехали. Прости, сразу не врубился. Что там насчет бабулек?
– Ни лифтерша Коровина, ни соседка Вольновича Хлебникову не опознали. Говорят, прическа похожа, а лицо другое.
– Подожди, Тимофей, я морду ополосну. – Ерожин резво вскочил с кресла, быстро дошагал до туалета и нагнул голову под холодную струю воды. Затем растер свой белобрысый бобрик куском бумажного полотенца и вернулся в кабинет. – Теперь я живой. Давай вместе пошевелим извилинами. Бабки правы. Если бы в парике ходила Сенаторша, Маслов бы ее не упустил. Вот в чем дело…
– Как не упустил? – не понял Волков.
– Я не точно выразился. Он бы, наоборот, дважды ее упустил. Дважды, потому что не заметил
– Пожалуй, вы правы. Но как объяснить похожую прическу?
– Я у Ирины Сосновской три с половиной часа на кухне просидел. Она все вспомнила. Сенаторша ушла накануне убийства Вольновича из квартиры Сосновской в восемь вечера. И больше они до утра не виделись, пока Сенаторша в одиннадцать не появилась на балконе. А без пятнадцати одиннадцать ее засек Маслов. Несла она пакет. Коля его помнит. Пакет с париком… – Ерожин быстро зашагал по кабинету, потом резко остановился перед майором: – Какой же я болван! Это так просто. Нет двойного убийства! Не ходила Хлебникова в черном парике! Это Вольнович переодевался девицей. Ты понимаешь, Волков?!
– Начинаю.
– И помада на его губах, и шампуни да бальзамы в ванной! Вызывай на допрос, – приказал Ерожин, потирая руки.
– Сенаторшу?
– Да нет, Колесникова. Теперь нам будет о чем с ним поговорить. А пока его привезут, айда зарплату получать и обедать.
Бирка на груди сообщала, что полненькую кассиршу зовут Лидией Осиповной Куриной. Женщина внимательно рассмотрела удостоверение незнакомого подполковника, сличила фото с оригиналом и начала быстро манипулировать на компьютере.
– Да, зарплата на вас начислена. Получите и распишитесь.
– И это все? – удивленно протянул Ерожин, расписываясь в бухгалтерской книге.
– Три семьсот. Вы еще неполные две недели работаете, а оклад у вас десять тысяч двести. Минус подоходный, пенсионный фонд. Тут все правильно, товарищ подполковник. Если хотите, можете уточнить в бухгалтерии… – терпеливо поясняла кассирша.
– Лидия Осиповна, как же я на триста долларов месяц жить стану? У меня семья, двое малышей, – растерялся Ерожин.
– Мы с мужем вдвоем на семь тысяч с тремя детьми умудряемся…
– Извините, я не прав. Спасибо, Лидия Осиповна.
На прощание кассирша опечаленного сотрудника успокоила:
– Не огорчайтесь, зато аванс уже полным получите.
В столовую Волков успел раньше и занял для них столик в углу. Петр Григорьевич взял себе привычный гуляш с салатом и присоединился к майору.
– Вот что, Тимофей, мы сейчас полопаем и чеши к спецам с фотографией Вольновича. Пусть они на компьюторе его девицей в парике нарисуют. Уверен, твои бабки эту «барышню» опознают. Не зря же лифтерша о сестренке Вольновича говорила.
– Что будем делать с Хлебниковой?
– Сенаторшу допросим после Колесникова. Уверен, стерва расколется. Теперь у нее шансов нет.
– Вы на меня не сердитесь, Петр Григорьевич?
– За что, майор? – Ерожин едва не поперхнулся.
– За то, что я, как баран, за версию Колесникова держался. Гнус он, конечно, этакая пакость…
– Да брось ты, Тимофей. Это же работа. А насчет гнуса я тебе вот что скажу. Гнусов на свете до хрена и больше. И если каждый гнус начнет убивать, приличных людей не останется вовсе. Мне встречались очень симпатичные убийцы. Они любили своих жен, обожали детей и опекали престарелых родителей. Банальное наблюдение, но верное. Нутро преступника – темный омут, только кажется, что туда легко заглянуть. Поэтому судить людей по их обаянию рискованно.