Завещание Якова Брюса
Шрифт:
Сестра сорвалась на особенно дребезжащую ноту, и волк недовольно рыкнул, тряхнул головой.
— Потише вы! — словно в ответ раздался мрачный голос Петра Григорьевича. По всей видимости, отец тоже сидел в гостиной. — Вот раскудахтались, дуры!
Женщины замолчали. Григорий представил себе, как мать сразу же опустила взгляд, Лукешка обиженно надулась, а Софья выдохнула, понимая, что наступила передышка.
— Надо бы Гришку навестить, — младшая из сестер решила сменить тему. —
Волк осклабился и дернул губой — только Лукерьи не хватало в доме Бутурлиных. Хотя, именно ей будет полезно столкнуться с графом Шуваловым. При мысли о том, как сестра испугается, Белов довольно хмыкнул.
— Нечего его навещать, — отрезал отец. — Пусть дурь из башки выветриться сперва!
— А если нет? — вдруг спросила Софья.
— Что нет?
— Если это не дурь?
— А что ж еще? — фыркнул Белов-старший. — Ты эту девку видела? Ни рожи, ни кожи… подержаться и то не за что.
Григорий не сразу понял, что глухое рычание раздавалось из его глотки. Понимая, что выдал себя и что сейчас прибегут слуги, гвардеец неспешно преобразился и поднялся на крыльцо.
— Григорий Петрович! Это вы тут под окнами? — обрадованно воскликнул лакей.
— А вы думали кто? — усмехнулся Белов.
— Так говорят, зверь лютый в Питерсхоффе объявился, мужиков жрет, девок портит…
— Ну ты не девка, тебе-то что бояться? — осклабился Григорий, направляясь в гостиную. — Докладывать не надо, и так все меня слышали. Как, впрочем, и я всех…
Он вошел в комнату, холодно кивнул родителям, скривился при виде Лукешки, и направился к Софье.
— Софьюшка, уж прости, что позабыл весточку послать, дел много было, — звонко чмокнув сестру в щеку, Григорий быстро обернулся к отцу. — Поговорить надо.
— Говори.
— Здесь? — гвардеец выразительно посмотрел на окончательно притихших женщин.
Мать боялась поднять глаза на сына, Лукешка обиженно дулась, Софья лишь улыбалась, правда во взгляде старшей сестры то и дело проскальзывало беспокойство.
— А что ж не здесь? — хмыкнул Белов-старший. — Или стыдишься при всех прощения просить?
Сын усмехнулся, понимая, что отец намерено старается вывести из себя. Возможно, он и позволил бы себе такое, но не сейчас, когда судьба его ведьмы была под угрозой.
— Где Настя? — только и спросил Григорий.
— Настя?
От неприкрытой насмешки в голосе отца хотелось зарычать, скаля зубы. Гриша сдержался, понимая, что именно от его спокойствия зависит сейчас судьба девушки.
— Невеста моя. Анастасия Платоновна Збышева.
— Хороша невеста, коли найти её не можешь! — хмыкнул Петр Григорьевич. — Ты, Гриша, на сеновалах поищи! Глядишь, найдешь там и невесту свою, и женихов
Преображенец все-таки глухо зарычал, не сводя с отца пристального взгляда. Волк внутри бесновался, желая вцепиться в горло обидчика. Синие глаза зло сверкнули, черты лица начали расплываться.
— Батюшка! — возмущенный голос Софьи заставил Григория остановить преображение. — Да что вы говорите!
— То, что вижу! — отрезал тот. — И ты, Сонька, в это не лезь! Не твое это дело!
— Не мое, — согласилась та, делая знак брату помолчать. — Да только и не ваше.
— Вот как? Решила по стопам брата пойти? — Петр Григорьевич обернулся к сыну. — Вот, полюбуйся, все твоих рук дело!
— Где. Моя. Невеста? — Григорий смотрел на отца своим звериным взглядом, не мигая. — Я могу по запаху выследить карету, но я даю вам последний шанс. Где она?
Что-то дрогнуло в лице Петра Григорьевича, показалось, или в глазах промелькнул испуг. Впрочем, Белов-старший тут же вновь сурово сдвинул брови.
— Забудь эту девку, — посоветовал он сыну. — Не достать тебе её теперь. Никому не достать.
— Никому… вы… вы убили её? — не помня себя от ярости, Белов кинулся на отца, уже в воздухе преображаясь в волка.
В голове шумело, глаза застилала кровавая пелена. Крики женщин сливались с рычанием зверя. Кажется, Петр Григорьевич кричал что-то, в комнату вбегали слуги, но Григорий уже не слышал этого, зверь рвался вперед, одержимый лишь одним желанием убивать. Рычание, вскрик, хруст костей. Зверь с рыком сжимает челюсти еще сильнее…
— Гриша, это твой отец! — возглас Софьи прорвался в затуманенный разум.
Белов вдруг ощутил во рту вкус крови и медленно разжал челюсти, выпуская руку отца, прокушенную насквозь. Петр Григорьевич стоял и в ужасе смотрел на огромного, злобно скалящегося волка, чья шерсть отливала рыжиной.
— Гришка, не балуй… — прошептал он бескровными губами и закатил глаза. Лакей едва успел подхватить падающее тело.
Чувствуя угрызения совести, Григорий взглянул на побледневшую Софью, та вскочила и бросилась к отцу.
— Будь проклята эта ведьма! — вдруг произнесла Евдокия Андреевна, ни к кому не обращаясь. — Будь проклята!
Мать говорила, точно выплевывала слова, с омерзением смотря на волка, когда-то бывшего её сыном. Тот не торопился преображаться или же каяться в содеянном.
Лакеи уложили Петра Григорьевича на диван, и один из них поспешил за теплой водой и бинтами. Софья взяла ножницы для рукоделия и начала разрезать рукав камзола, чтобы осмотреть раны на руке. Кровь все еще сочилась, пропитывая ткань рубашки, и Григорий почувствовал угрызения совести от содеянного.