Завещаю вам жизнь.
Шрифт:
— Означает ли это, что Вольцов доверял Шрейбер свои тайны? — спросил Хабекер.
— Как секретарь военного атташе, Шрейбер, конечно, знала довольно много. Но это касалось сведений о вооруженных силах Польши, наверное.
— Не мог ли Вольцов сообщать Шрейбер наши планы в отношении Польши?
— Не знаю. Конечно, мог. Но вряд ли он делал это. Он не был болтуном, криминаль-комиссар.
— Хорошо. Когда примерно Штраух познакомилась со Шрейбер и Вольцовом?
— Полагаю, году в тридцать восьмом...
— На какой почве?
— Это мне неизвестно.
— Однако существовало же что-то общее у Штраух и Шрейбер, что способствовало их сближению? Как по-вашему?
— Вероятно, что-то было... Может быть, занятия, которые вела Штраух с немецкими женщинами в Варшаве?
— Это по линии женского отдела партии? Да.
— Хм! — сказал Хабекер. — Конечно, могло и случиться. А где сейчас Шрейбер?
— По-моему, в военно-воздушном министерстве. И говорили, она по-прежнему остается секретарем какого- атташе.
Ясно. Спасибо. Вы можете дополнить что либо еще?
— Нет...
— Так. Пожалуйста, о других работниках.
— Хорошо, — наклонил голову Штейн. — Ну, например, советник по экономическим вопросам Кирфель... Тоже член партии. Закончил университет в Берлине. Человек безупречный, мне кажется. Знал фон Топпенау очень хорошо, вел себя по отношению к нему сдержанно, но признавался, что граф ему антипатичен.
— Вам тоже признавался?
— Может быть, только мне и советнику Реннеру. У нас троих взгляды на вещи совпадали.
— Кирфель знал Ингу Штраух?
— Не больше, чем я.
— Понимаю. А кто такой советник Реннер?
— Макс Реннер? Один из самых способных дипломатов, пожалуй, какие находились в Варшаве. Дисциплинированный, исключительно работоспособный человек. В последние годы перед войной мы вместе работали в Москве. Реннер сделал очень много, господин криминаль-комиссар, чтобы заключить пакт с Россией и заглушить сомнения русских.
— Как Реннер относился к фон Топпенау?
— Точно так же, как я и Кирфель. Он недолюбливал этого человека.
— С Ингой Штраух был знаком?
— Как все остальные.
— Так. Продолжайте, господин Штейн. Кто еще работал в Польше?..
Штейн принялся перечислять дипломатов. Но сколь ко он их ни перечислял, Хабекер не смог услышать в характеристиках Штейна ничего предосудительного, такого что пролило бы свет на интересующие его вопросы.
Иные из дипломатов плохо жили с женами, других но подозревали в излишней близости к полякам, третьи просто не соответствовали должности, но никто из них не мог считаться человеком, особенно близким фон Типпенау или Инге Штраух.
Хабекер мрачнел.
Его версия об особых отношениях Инги Штраух и ее теперешнего начальника графа фон Топпенау рушилась и рушилась окончательно.
Сомнительней всех выглядели военный атташе полковник Вольцов и его секретарша фон Шрейбер. Тем более, что фон Шрейбер, если Штейн не ошибался, работала в том же министерстве, где и арестованный Генрих Лаубе.
«Может быть, нити ведут туда?» — спрашивал себя Хабекер.
Занятый размышлениями, он сначала не обратил внимания на одно имя, названное советником Штейном. Но Штейн продолжал говорить, и Хабекер вдруг насторожился.
— Я-то застал уже другие времена, — говорил Штейн. — Но раньше он посещал посольство запросто Когда только хотел. И мог прямо проходить к послу. А если Мольтке отсутствовал то шел к фон Топпенау.
— Простите, — прервал советника Хабекер. — О ком вы говорите? Я не расслышал имя.
— Я говорю об Эрвине Больце, — с оттенком недоброжелательности в голосе сказал Штейн, — о совладельце юридической фирмы «Хорст и Больц».
Благодарю. Так что с этим Больцем?
— Больц являлся доверенным лицом Мольтке — сказал Штейн. — Во всяком случае, до тридцать шестого года.
— Почему до тридцать шестого?
— Выяснилось, что он нечистокровный ариец — сказал Штейн. — Не то прадед Больца, не то с материнской стороны были евреями. И естественно посол отмежевался от прежнего фаворита.
Вход в посольство Больцу был запрещен.
— Так. Но почему вы о нем заговорили?
— Потому что о нем все говорили в Варшаве, — сказал Штейн. — Ни для кого не являлось секретом, что и посол, и фон Топпенау относятся к Больцу с полным доверием. Больц много ездил по Европе. Его фирма занималась делами немецких национальных меньшинств. Отсюда и поездки. Отсюда и разнообразные знакомства.
— Не понимаю. Из каких Кругов?
— Из самых различных. Он, например, был личным другом Бенеша, встречался с Хорти и с другими лидерами. Больц всю подноготную восточноевропейской политики знал.
— Даже так?
— Да, именно так, криминаль-комиссар.
— Кому же он предоставлял информацию?
— Нашему послу в Польше, криминаль-комиссар, фон Мольтке. Из-за этого Больца и считали чрезвычайно полезным человеком. Потому и доверяли.
Хабекер озадаченно смотрел на Штейна.
— Но если сказанное вами истина, то Больц действительно мог приносить пользу! — заметил Хабекер.
— Не знаю, — возразил Штейн. — Мой предшественник. как мне хорошо известно, неоднократно обращал внимание министерства на чересчур тесные связи Больца с ведущими лицами польского посольства. У моего предшественника эти связи вызывали опасения.
— Почему? — спросил Хабекер.
— По той причине, что Больцу слишком уж верили, — ответил Штейн. — И посол, и фон Топпенау доверяли содержание служебных документов. Больше того, Больцу поручали даже составление официальных отчетов Посольства в Берлин.