Завещаю вам жизнь.
Шрифт:
— Извините, господин штурмбаннфюрер! Надеюсь, вы правильно поймете... Иначе я поступить не мог... Можете взять ваши документы. Вы свободны.
Человек в сером пальто молча рассовывал бумаги по карманам.
— Желаю вам всего доброго! — неуверенно сказал Краузе. — Хайль Гитлер!
Задержанный в упор посмотрел на Краузе. Похоже, он хотел что-то сказать, но сдержался и лишь вскинул руку в ответном приветствии:
— Хайль Гитлер!
Он повернулся, чтобы идти.
— Я сам провожу вас! — сказал Краузе. — Сюда, пожалуйста. Произошла ошибка, господин штурмбаннфюрер. Но я действовал по
Человек в сером пальто подождал, пока отворят дверь.
— Всего доброго! — сказал Краузе.
— Прощайте! — отрывисто сказал человек в сером пальто. Вернувшись в комнату, где сидели охранники, Краузе с подозрением поглядел на их лица. Наверное, опять смеялись!
— Нечего на меня глазеть! — рявкнул Краузе. — Лучше бы кофе сварили.
Один из охранников тотчас вскочил и направился на кухню.
А Краузе подошел к приемнику и щелкнул переключателем. Надо было хоть что-то делать, чтобы скрыть свое состояние. Снова он попал впросак!
«Твой поцелуй так сладок и горяч!» — надрывалось радио...
Через четверть часа кофе был готов. Краузе выпил две чашки подряд. Лег на кушетку. Закурил. Черт! Все-таки, если разобраться, ему не следовало торопиться и отпускать этого Эрбаха. Конечно, документы у него в порядке и канцелярия Даймлера подтвердила, что Эрбах свой. торопиться не следовало. Хотя Либих тоже советовал справиться у Даймлера... И все же...
Краузе внезапно вскочил с кушетки и опять снял телефонную трубку.
— Канцелярия Даймлера?
– спросил он.
– Извини Редель, снова я. Краузе...
— Будьте любезны, дайте мне домашний телефон штурмбаннфюрера Эрбаха. Если вас не затруднит, конечно. Вы что еще не отпустили Эрбаха? строго спросил Редель.
— Да нет, после ваших заверений отпустил... Но я хотел бы справиться, как он добрался, и еще раз извиниться.
— А!
– сказал Редель. — Минуточку...
Видимо, он рылся в телефонном справочнике.
— Вы слушаете? — спросил наконец Редель.
– Нашел. Запишите...
Записав номер телефона, Краузе закурил и снова взялся за телефон.
— Квартира штурмбаннфюрера Эрбаха? — заискивающим голосом спросил он. — Извините, нельзя ли попросить господина Эрбаха. Говорит штурмфюрер Краузе... Да, я подожду... Господин Эрбах? Это штурмфюрер Краузе... Простите, пожалуйста, но я хотел узнать, как вы добрались... Что? Откуда?.. Конечно, от нас, господин штурмбаннфюрер... До... Да это я, Краузе!.. Как не знаете?.. Простите, господин штурмбаннфюрер, но разве вы не были полчаса назад на Ахорналлее, тридцать восемь?.. Не выходили из дому?.. Виноват, господин штурмбаннфюрер! Виноват!..
Краузе потерянным взглядом оглядел комнату. Рука, державшая сигарету, мелко дрожала. Он ткнул сигарету в кофейное блюдце. Сжал челюсти. На миг закрыл глаза. Казалось, спишь и видишь начало страшного сна. Но Краузе понимал, что не спит и что действительность может оказаться еще страшнее.
— Докладывает штурмфюрер Краузе! — минуту спустя орал Краузе в телефонную трубку. — Это вы, господин Либих?! Мы только что упустили подозрительную личность! Может быть, это тот самый человек, который нужен! Да, да, он назвался Эрбахом, я проверил у людей Даймлера! Правильно! Но штурмбаннфюрер Эрбах сегодня не выходил из дому! Я только что звонил ему на квартиру!.. Но я выполнил ваш приказ, господин штурмбаннфюрер!
И приказ канцелярии Даймлера!.. Приметы? Он одет в серое пальто и серую шляпу. Волосы светлые. Глаза синие... Господин штурмбаннфюрер, я не виноват! Я выполнял ваш приказ!..
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Выйдя из вагона на берлинском вокзале, граф фон Топпенау велел носильщику найти такси и, мгновенье поколебавшись, назвал шоферу адрес министерства.
Еще в Париже перед самым отъездом он узнал об арестах в Берлине. Видимо, все-таки конверт и пустой лист бумаги в нем Эриху фон Топпенау подослало гестапо. Хотели проверить его нервы. Так по крайней мере он думал. Думал всю дорогу. И теперь, находясь в состоянии, близком к шоковому, Топпенау хотел прежде всего увидеть Ингу Штраух. Он надеялся, что выдержка и самообладание секретарши, ее продуманные советы и на этот раз вернут ему душевное равновесие, подскажут правильную линию поведения. Кроме того, Инга Штраух наверняка знала больше, чем кто-либо другой. Она всегда знала больше других, всегда имела поразительно точную информацию о происходящих событиях. Фон Топпенау не спрашивал, откуда секретарша черпает сведения, понимая, что не по лучит прямого ответа. Ведь осведомленность идет от «организации». Вот этих ясных, успокаивающих слов и жаждал граф.
Шофер остановил машину возле подъезда реферата. Швейцар, низко кланяясь, подхватил чемоданы и поздравил графа с благополучным возвращением.
— Как жизнь, Фридрих? с наигранной беспечностью спросил фон Топпенау.
— Спасибо, ваше сиятельство, — ответил старик Фридрих, волоча кофры в вестибюль. — Много ли нужно старому солдату? Живу...
Настроение графа поднялось. Он щедро дал шоферу на чай.
«Если бы что-нибудь стряслось, старик наверняка пронюхал бы... — думал Топпенау, поднимаясь по ступеням. — Я напрасно тревожился!»
— Принесите чемоданы в мой кабинет, Фридрих!
– приказал он швейцару.
Сам он пошел вперед, не дожидаясь, пока Фридрих дотащит багаж.
Стремительно шагая по лестнице, а потом по коридору, фон Топпенау не встретил никого, кроме курьера, торопливо спускавшегося вниз с потрепанным портфелем под мышкой, и малознакомого асессора со сморщенным личиком шимпанзе, вежливо уступившего графу дорогу и низко ему поклонившегося.
Он не заметил любопытного взгляда, брошенного асессором вслед самоуверенно шагавшему сановнику.
Но, взявшись за ручку двери собственной приемной, граф убедился, что дверь закрыта, и это его неприятно поразило.
Еще не придавая этому факту никакого значения (Инга Штраух могла выйти), фон Топпенау открыл дверь собственные ключом.
Стоя на пороге, он окинул приемную быстрым взглядом.
Все стояло на своих местах — стол Инги Штраух с накрытой клеенчатым чехлом пишущей машинкой, кресла для посетителей, вазочка для цветов.
Но что-то изменилось.
Что?
Сначала он ощутил несвежесть воздуха. Воздух в приемной был такой, словно тут давно не открывали окон и не проветривали. Потом заметил, что астры, стоящие в вазочке, осыпались и порыжели.