Завхоз Вселенной
Шрифт:
— Ты чё, серьёзно?
Гоша испугался. Что это на Катьку нашло? Как сидел у неё на шее, так и сидит, никогда она его деньгами не попрекала. Вдруг и правда заставит перед богатыми дамочками извиваться?
Он встал, обнял Катьку сзади и поцеловал в шею.
— Катю-юш… — промурлыкал он.
— Убери лапы. Быстро убери.
— Ну Катю-юш…
Он уже мял её грудь.
— Отстань, не хочу.
Но он не отстал, и Катька наконец сдалась:
— Ну, ладно, неси меня.
Когда они уже лежали, расслабившись, и пускали дым в потолок, Катька внезапно сказала:
— Ну что?
— Хорошо, —
— Насчёт стриптиза что?
— Кать, ты что? Тебе что-то не понравилось?
— Вот дурак. Если мне что-то не понравится, я тебя в два счёта на улицу выставлю. Знаешь, сколько в «Континенте» за вечер зарабатывают? Двести-триста денег.
— Ты что, там была?
— Ага, Денис водил. Кстати, сегодня Денис придёт в гости, так что вечером можешь быть свободен. А я с ним поговорю насчёт тебя.
— Катюша, но я не хочу в клуб. Я и танцевать не умею.
— Не умеешь — научат. Там не танцуют. Ничего, тебе на пользу пойдет. Погоняют в спортзале. Злее станешь. В общем, чтоб с шести вечера тебя здесь не было. Сходи к своему Солженицыну, пива попей. Денег я дам.
Катька вскочила, вытащила из сумочки несколько денег, бросила на стол. И пошла в душ.
Иван Солженицын был однофамильцем известного писателя, работающего в жанре «чёрного» триллера. С Гошей они три года проучились в одной группе на факультете земельных свойств.
Медное и огромное солнце за окном клонилось к закату — так было всегда, когда Гоша оставался в квартире один. Катька была на работе, её фирма изготавливала печати на все случаи жизни. Захочет человек, скажем, попасть в Саратов, закажет на фирме соответствующую печать-штамп «Буду в Саратове с… до…», приложит к своей расписке — и всё, он уже едет в Саратов. Захочет изменить форму черепа. И тут печать выручит — «Выбранную мной форму черепа следует считать настоящей». Главное, деньги заплатить.
Из-за денег Гоша и сошёлся со стервозной Катькой. Правда, тогда она не была стервозой. Мягкой была, но когда перешла на фирму к Денису, первым делом наложила на себя печать «Успешная деловая женщина».
Гоше думалось, что Денис, Катькин босс, наверняка с ней спит. А как иначе понимать, когда приходишь домой, а босс твоей жены разгуливает по квартире в одних семейных трусах, и никто Гоше не объясняет — почему.
Гоша посмотрел на себя в зеркало — недурён, — одёрнул пиджак. Ещё раз всмотрелся в собственные черты лица. И совершенно некстати, к полному своему недоумению, обнаружил, что выглядит он как-то иначе, не так как должен. То есть, не его это лицо. Гоша зажмурился, припомнил, каким он видел себя вчера. Открыл глаза. В зеркале снова был он, Гоша. «Коварный это прибор — зеркало», — подумалось ему. Он провёл массажной щёткой по завитым мелкими кольцами волосам, потёр для румянца щёки ладонями. Ещё раз одёрнул полы пиджака, поправил ремень на брюках.
У Солженицына за окном тоже пылал вечный закат, но не тусклого, вялого меднолицего Гошиного солнца, а яростного, алого, играющего золотыми огнями на небе цвета сапфира. У Солженицына было самое красивое небо. Ни у кого больше такого не было — ни голубого, ни синего.
Обычно они с Иваном усаживались на кухне, прямо перед открытым окном. Пили пиво
Солженицын ещё с факультета подсел на теорию эволюции. Не давало ему покоя то, что факты современной науки свидетельствуют: сама по себе эволюция невозможна. Но академики и профессора наложили гербовые печати «самодостаточной эволюции» на акт исследования. И теперь ничего не оставалось, как свято в неё верить и почитать.
Вольнодумный Солженицын не любил гербовых печатей за их императивность. Поэтому массу времени тратил на выискивание всё новых фактов, противоречащих эволюционной доктрине.
Гоша был благодарным слушателем. Эволюция ему была безразлична. Он выпивал необходимую дозу пива и впадал в благодушное настроение. На солженицынский закат любоваться можно было бесконечно и сквозь призму пивного бокала, и просто так. Окно выходило на долину, усеянную маленькими нарядными коттеджиками, ездили там повозки, запряжённые волами, скирдовали снопы крестьяне, и огромные красные виноградники тянулись до самого горизонта.
На выделенные Катькой деньги Гоша купил дюжину бутылок пива, сушёных кальмаров и солёного арахиса. Они с Ваней устроились на кухне. Включили радио «Шансон», душевнейшее радио. И под плачущих блатарей, прожигающих «слезой горючей» ночнушки своих милок, приступили к делу. Солженицын завел разговор о «катастрофе ошибок» и полной невозможности, благодаря этой катастрофе, возникновения живого вещества из химических соединений. Гоша сосредоточенно пил. Пил и за утренний недопив, и за вчерашний, а заодно и за будущие мытарства.
Через час Ваниных разглагольствований Гоша вдруг сообщил:
— Катерина желает, чтобы я пошёл деньги зарабатывать.
— Женщина, что ты хочешь, — философически заметил Солженицын и бросил в рот пригоршню орешков.
— Знаешь, куда она желает меня пристроить? В мужской стриптиз.
Ваня расхохотался и потрепал Гошу пухлой ладошкой по плечу.
— Да, старик, да…
— Слушай, Ваня, а разводиться не страшно?
— Совсем не страшно, — ответил Ваня.
Солженицын, человек добродушнейший, успел три раза развестись и сейчас холостяковал.
— А так, чтобы Катькина квартира за мной осталась? У меня денег на такую печать нет.
— Если хочешь, чтобы квартира за тобой осталась, а денег на печать нет, убей свою подругу. Только убей быстро, чтобы она не успела подумать ничего лишнего. Вдруг подумает, что ты её не любишь и за это убиваешь. В Районном храме тебе объяснят, что ты её убил мотивированно. Квартиру отдадут государству, а тебе присудят штраф.
— Большой штраф?
— Что твоя благоверная желает в последнее время?
— Дачу.
— Вот дачу и присудят.
— Значит, удавить мне её нельзя… — задумался Гоша. — И от яда она сразу не помрёт. Здесь нужен автомат. Он ведь дорого стоит, а, Иван?
— Дорого, — подтвердил Солженицын.
Он открыл новую бутылку и разлил по бокалам.
— Ты, пожалуй, покончи с собой. Как раз на автомат денег дадут.
— Ваня, а ты с собой уже кончал?
— А как, ты думаешь, со второй я развёлся? Меня государство без денег оставило, когда из академии вышвырнули.