Завоевание Англии
Шрифт:
— Ты слышал от лица Гурта ответ всей нашей Англии, сир де Гравиль, — проговорил король. — Я могу только повторить и подтвердить его. Я не отдам Вильгельму английского престола и не признаю его суда! Не нарушу начала, связывающего так тесно короля и народ, присвоив личной силе право располагать судьбой государства. Если Вильгельм желает померяться со мной силами, он найдет меня в разгаре битвы, там, где поле брани будет все усеяно трупами его воинов, найдет защищающим английскую землю. Да рассудит нас небо!
— Да будет твоя воля! — ответил де Гравиль, опуская снова забрало. — Но берегись, изменник рыцарского обета, берегись, захватчик трона! Мертвые покарают тебя!
Послы повернулись и ушли без поклона.
Глава VI
Весь этот день и следующий прошли в обоих лагерях в приготовлениях к битве.
Вильгельм заметно медлил с объявлением сражения: он не терял надежды, что Гарольд станет действовать наступательным образом и что его клевреты успеют раззадорить англосаксов и унизить Гарольда в глазах его войска.
С другой стороны, Гарольд тоже считал промедление выигрышным, потому что оно давало ему время укрепиться и дождаться подкрепления. Конечно, подкрепления были скудны, Лондон действовал вяло, отечество не посылало несметных полчищ. Слава Гарольда, успех, постоянно сопровождавший его во всех походах, усиливали равнодушие народа; его тяжелый ум не мог представить, чтобы тот, кто недавно разбил грозных норвежцев, мог бы быть побежден игрушками-французами, как величали в Англии норманнские войска.
Это было не все: в Лондоне велись интриги для возведения на престол Этелинга. Осторожные торговцы сочли за благоразумие не содействовать предстоящей борьбе. Многие говорили, что отечеству всего лучше оставаться нейтральным. «Предполагая худшее, — твердили они, то есть, что Гарольд будет побежден и убит, — не лучше ли сберечь себя для Этелинга? Вильгельм питает вражду против Гарольда, может, даже желает отнять у него трон, но он не посягнет на потомка Сердика, законного наследника короля Эдуарда.»
Нортумбрийские датчане равнодушно смотрели на драму, разыгрывавшуюся на юге государства. И это несмотря на то, что они должны были сочувствовать Гарольду хотя бы из благодарности за избавление их от норвежского ига.
Мерция тоже отнеслась к делу Гарольда безразлично; молодые графы не имели сильного влияния на своих подданных и потому отправились в Лондон, чтобы противодействовать интриге, завязавшейся в пользу Этелинга. Таким образом, оказалось, что женитьба Гарольда на Альдите не принесла ему той пользы, из-за которой он решился отказаться от любви Юдифи. Нужно сказать, что полное невежество делало сеорлов безучастными к интересам своего государства. Да, дух страны восстал, но уже слишком поздно, когда Англия стонала уже под игом норманна; если бы он пробудился хоть на один день, чтобы поддержать Гарольда, изнемогавшего в борьбе с захватчиком, то народ избавился бы от векового рабства.
Итак, вся надежда Гарольда заключалась в небольшом войске, которое последовало за ним на Гастингское поле.
Наступила ночь, звезды слабо мерцали сквозь облака. Гарольд сидел с Леофвайном и Гуртом в своей палатке. Перед ним стоял человек, который только что возвратился из норманнского лагеря.
— Так значит, иноземцы не узнали тебя? — спросил его король.
— Нет, узнали, государь. Я встретил одного рыцаря, по имени Малье де Гравиль, как я узнал после. Он как будто поверил моим словам и приказал даже подать мне вина и закуски, но вдруг сказал: «Ты шпион Гарольда и пришел узнать численность наших войск. Будь же по-твоему. Следуй за мной!» Он схватил меня за руку и, не обращая внимания на мое смущение, повел меня сквозь ряды армии, которая так велика, что, кажется, ее и не определить числом. Странно, однако, то, государь, что я заметил в ней больше рыцарей, чем ратников.
— Да ты шутишь?! — изумленно воскликнул Гурт.
— Нет; я действительно видел.
Король продолжал расспрашивать лазутчика, и его улыбка исчезала по мере того, как он узнавал подробности военных приготовлений норманнов.
Отпустив шпиона, он обратился к братьям.
— Как вы думаете: не лучше ли нам убедиться во всех этих чудесах собственными глазами? Ночь темна, наши лошади не подкованы, нас никто не услышит… Ну, что скажете на это?
— Недурно придумано! — ответил Леофвайн. — Мне действительно очень хочется взглянуть на медведя в его берлоге, пока он еще не отведал моего меча.
— А меня просто бьет лихорадка, — сказал Гурт, — и я не прочь прогуляться на свежем воздухе. Едем: мне известны все тропинки в этой местности, я тут довольно часто охотился. Надо только подождать немного, пока все успокоятся.
Было уже около полуночи и везде царило гробовое молчание, когда Гарольд с братьями и племянником выехал из лагеря.
«Не было с ними провожатых, Ни пеших, ни конных, Не было с ними ничего, Кроме щита, копья и меча», —говорит певец норманнских подвигов.
Гурт провел своих спутников мимо часовых в лес; они старались держаться в направлении огней, светившихся в норманнском лагере. Армия Вильгельма располагалась на расстоянии двух миль от саксонских передовых постов. Армии находились так близко друг от друга, что разведчики могли составить довольно верное понятие о численности неприятеля, с которым они на другой день должны были драться. Саксы остановились в лесу на небольшом возвышении, перед широким рвом, через который неприятель не скоро бы пробрался, если заметил бы разведчиков, так что им не угрожала никакая серьезная опасность.
Впереди правильными рядами были расположены шалаши для простых воинов; дальше виднелись палатки рыцарей и роскошные шатры графов и прелатов, над которыми развевались их знамена: бургундское, фландрское, бретанское, анжуйское и даже французское, присвоенное герцогом. Среди этих шатров возвышалась великолепная палатка герцога Вильгельма, над которой красовалась хоругвь с золотым драконом. До разведчиков доносились шаги часовых, ржание лошадей и звон молотов, ковавших оружие. Видно было, как его разносили по палаткам и шалашам. Ни смеха пирующих, ни песен слышно не было, хотя во всем лагере никто не спал: все были заняты приготовлениями к завтрашнему бою.