Завоевание Англии
Шрифт:
— Хорошо, — сказал герцог, выслушав эту речь и потирая руки. — Народ, тесно слившийся с единственным потомком доблестного, неподкупного племени, было бы трудно покорить — или даже поколебать.
— Таковы бретонцы, но таковы и все мои валлийцы, герцог! — заметил ему Рольф.
— Но в стране, где богатство ставится выше благородного происхождения, — продолжал Вильгельм, не обращая внимания на замечание Рольфа, — народных предводителей можно и подкупить, а в черни сильны исключительно бескорыстные, мужественные вожди… Мы, однако же, отдалились от главного: этот Лондон, вероятно, очень богатый город, любезнейший мой Рольф?
— Да, настолько богатый, что может свободно выставить армию, которой хватило бы пройти от Руана до Фландрии,
— В жилах Матильды, которую ты желаешь иметь своей супругой, течет кровь Карла Великого, — заметил фиц Осборн. — Дай Бог, чтобы дети ее завоевали трон доблестного монарха!
Герцог слегка нагнулся и набожно приложился к висевшему на его груди кресту со святыми мощами.
— Как только я уеду, — обратился он снова к Рольфу, — спеши к своим валлийцам. Они очень упрямы, и тебе будет с ними немало хлопот!
— Да, спать в тесном соседстве с этим рассвирепевшим роем не очень-то удобно!
— Ну так пусть же валлийцы подерутся с саксами; постарайся затянуть борьбу между ними, — посоветовал Вильгельм. — Помни нынешнее предзнаменование: норманнский сокол герцога Вильгельма парил над валлийским соколом и саксонским бекасом, после того, как они взаимно уничтожили друг друга… Но пора одеваться: нас скоро придут звать на пир!
Часть вторая
УЧЕНЫЙ ЛАНФРАНК
Глава I
В те времена, когда живые, деятельные бретонцы и постоянные распри королей предписывали саксам строгое воздержание, последних нельзя было упрекнуть в страсти к пьянству, но впоследствии они увлеклись примером датчан, любивших наслаждаться удовольствиями жизни. Под их влиянием саксы приучились предаваться всевозможным излишествам, хотя позаимствовали от них и много хорошего. Эти пороки не проникли, однако, ко двору Исповедника, воспитанного под влиянием строго воздержанных нравов и обычаев норманнов.
Норманнам досталась в истории почти одинаковая роль со спартанцами: окруженные злобными, завистливыми врагами, они поневоле следовали внушениям духовенства, чтобы только удержаться на землях, добытых ими с таким тяжелым трудом. Как и спартанцы, норманны дорожили своей независимостью и собственным достоинством, резко отличавшим их от многих народов, — гордое самоуважение не допускало их унижаться и кланяться перед кем бы то ни было. Спартанцы были благочестивее остальных греков вследствие постоянной удачи во всех предприятиях, несмотря на препятствия, с которыми им приходилось бороться; этой же причине можно приписать и замечательное благочестие норманнов, веровавших всем сердцем, что они находятся под особым покровительством Пресвятой Богородицы и Михаила-архистратига.
Прослушав всенощную, отслуженную в часовне Вестминстерского аббатства, которое было построено на месте храма Дианы [15] , король со своими гостями прошел в большую залу дворца, где был сервирован ужин.
В стороне от королевского помоста стояли три громадных стола, предназначенных для рыцарей Вильгельма и благородных представителей саксонской молодежи, изменившей ради прелестей новизны грубому патриотизму своих отцов.
На помосте рядом с королем сидели только самые избранные гости; по правую руку Эдуарда помещался Вильгельм, по левую — епископ Одо. Над ними возвышался балдахин из золотой парчи, а занимаемые ими кресла были сделаны из какого-то богато вызолоченного металла и украшены королевским гербом великолепной работы. За этим же столом сидели Рольф и барон фиц Осборн, приглашенный на пир в качестве родственника и наперсника герцога. Вся посуда была из серебра и золота, а бокалы украшены драгоценными камнями; перед каждым гостем лежали столовый нож с ручкой, сверкавшей яхонтами и ценными топазами, и салфетка, отделанная серебряной бахромой. Кушанья не ставились на стол, а подавались слугами, и после каждого блюда благородные пажи обносили присутствовавших массивными чашами с благовонной водой.
15
Из развалин этого храма были при короле Сиберте построены церковь и небольшой монастырь, аббат которого, Вульнот, был любимым собеседником Канута. Тут же когда-то находился и дворец этого короля, уничтоженный пожаром.
За столом не было ни одной женщины, потому что та, кому следовало бы сидеть возле короля, — прелестная дочь Годвина и супруга Эдуарда — впала в немилость короля вместе со своими родными и была изгнана из дворца. «Ей не следует наслаждаться королевской роскошью, когда отец и братья питаются опальным хлебом изгнанников», — решили советники кроткого короля — и он согласился с этим жестоким приговором.
Несмотря на прекрасный аппетит всех гостей, им все-таки нельзя было прикоснуться к пище без предварительных религиозных обрядов. Страсть к псалмопениям достигла тогда в Англии высшей степени. Рассказывают даже, что на некоторых торжественных пирах соблюдался обычай не садиться за стол, не выслушав все без исключения псалмы царя Давида; какой громадной памятью и какой крепкой грудью должны были тогда отличаться певцы.
На этот раз стольник сократил обычное молитвопение до такой сильной степени, что, к великой досаде короля Эдуарда, были пропеты только десять псалмов.
Все заняли свои места, и король, испросив у герцога извинение за столь непривычное нерадение стольника, произнес свое вечное:
— Нехорошо, нехорошо, поди ты, это нехорошо!
Разговор за почетным столом почему-то не клеился, несмотря на старания Рольфа и даже герцога, мысленно пересчитывавшего тех саксов, на которых он мог положиться при случае.
Но не так было за остальными столами; поданные в большом количестве напитки развязали саксам языки и лишили норманнов их обычной сдержанности. В то время, когда винные пары уже произвели свое действие, за дверями залы — где бедняки дожидались остатков ужина — произошло небольшое движение, и вслед за тем показались двое незнакомцев, которым стольник очистил место за одним из столов.
Новоприбывшие были одеты чрезвычайно просто: на одном из них было платье священнослужителя низшего разряда, а на другом — серый плащ и широкий камзол, под которым виднелось нижнее платье, покрытое пылью и грязью. Первый был невысок и худощав, другой, наоборот, исполинского роста и сильного сложения. Лица их были более чем наполовину закрыты капюшонами.
При их появлении между присутствующими пронесся шепот удивления, презрения и гнева, который прекратился, когда заметили, с каким уважением относился к ним стольник, особенно к высокому. Но немного спустя ропот усилился, так как великан бесцеремонно притянул к себе громадную кружку, поставленную для датчанина Ульфа, сакса Годрита и двух молодых норманнских рыцарей, родственников могучего Гранмениля. Предложив своему спутнику выпить из кружки, он сам осушил ее с особенным наслаждением, выдававшим, что он не принадлежит к норманнам, и потом попросту обтер губы рукавом.