Завоеванная инопланетным воином
Шрифт:
Рендаш наблюдал за спящей Зои, почти так же, как в их первую ночь вместе. С тех пор многое изменилось, хотя прошло всего четыре дня. В ту первую ночь она лежала к нему спиной и держалась как можно дальше, чудом не падая с кровати, тогда как сейчас она лежала к нему лицом, заключенная в его объятия по собственному выбору. Однако изменилось гораздо больше, чем их положение во время сна, и эти изменения произошли задолго до того, как они, наконец, поддались взаимному желанию.
Сейчас она казалась такой умиротворенной, такой счастливой, на
Именно такой он хотел запомнить ее — довольной и красивой, чужой, но знакомой. Все то, чего он никогда не знал, что хотел. Она его, пусть и ненадолго.
Он нежно убрал непослушные пряди волос с ее лица. За время своего плена он привык к странно полным, относительно мягким чертам лица людей, но лицо Зои было первым и единственным лицом, в котором он увидел красоту — красоту столь же глубоко живущую в ней, как были в нем его найрос, красоту, пронизывающую ее всю, внутри и снаружи.
Почему она должна быть чем-то временным? Почему он должен оставить ее, почему она станет не более, чем ярким, мимолетным событием в его беспокойной жизни?
Что касается Рена, он уже заслужил свой покой, уже заслужил свой выбор. Все, что оставалось, — это формальность возвращения в Алгар, чтобы заявить о своих намерениях. Традиция не требовала, чтобы он брал пару. Она также не требовала, чтобы его пара была алигарийкой. Единственное, что мешало ему взять Зои с собой, была его приверженность традициям, его преданность негласному долгу, лежащему на нем — продолжить расу алигарийцев, продолжить поддерживать силу Хорзара своей родословной.
Какое все это имело значение сейчас? Его Умен'рак погиб, его жизнь была в опасности, и он установил с другим существом связь, превосходящую все, что он мог себе представить возможным. Его отношения с Зои были драгоценны. Слишком драгоценны, чтобы выбросить их, если был хоть какой-то шанс сохранить их — или, что еще лучше, любой шанс позволить им развиваться.
Я могу взять ее с собой.
Эта мысль пронзила, как удар молнии, дугой пройдя через каждую клетку тела. Он отверг эту идею, когда она возникла раньше, был не в состоянии рассмотреть ее вне призмы своего опыта и культуры, которая его воспитала.
Такого не случалось раньше. Но это не означает, что такое невозможно.
Немногие Экхоры дожили до заслуженной свободы. Действительно ли Халвари откажут ему, тем более он, по правде говоря, не нарушит традиций?
Он мог бы взять ее с собой и таким образом принести свое счастье домой, а не возвращаться одному и слепо искать счастья в другом, зная, что любая жизнь, которую он мог бы устроить на Алгаре без Зои, никогда не сравнится с тем, что он делил с ней сейчас. Он мог бы взять ее с собой и сохранить эту радость. Он мог бы взять ее с собой и стать более счастливым.
Рен провел подушечками пальцев по ее щеке. Зои улыбнулась и уткнулась лицом в его руку.
Захочет ли она уйти? Захочет ли покинуть свой мир,
Он понимал, каково это — находиться в чужом мире. Понимал чувство потери, одиночества, неправильности. Даже при его уровне подготовки и опыте, которыми он обладал, это повлияло на него. Как она справится? Присутствие Рена уже разрушило большую часть ее жизни, но она сказала ему, что у нее ничего не осталось, никого не осталось. Были ли у нее какие-либо причины оставаться на Земле?
— Когда придет время, куния, я надеюсь, ты решишь сопровождать меня, — прошептал он.
До этого времени он не стал бы беспокоить ее этим, не обременял бы грузом неизвестности. Зои не заслуживала ничего, кроме счастья. Он надеялся, что однажды, в скором времени, он сможет сделать это счастье прочным. Он надеялся, что сможет подарить ей комфорт, стабильность и любовь, к которым она всегда стремилась.
Разве не это она на самом деле имела в виду, когда говорила о желании иметь дом?
Сделав еще один глубокий вдох, чтобы почувствовать их смешавшиеся ароматы, Рен, наконец, закрыл глаза и позволил сну овладеть им, держа кунию — свою пару — в безопасности в своих объятиях.
Глава пятнадцатая
Станц вышел из внедорожника и поправил пальто. Он направился прямо к агентам, не удосужившись взглянуть на полицейских штата, собравшихся в пятидесяти футах от него вокруг своих белых автомобилей. Он видел недовольство и замешательство на их лицах, когда подъезжал. Он чувствовал их взгляды на спине даже сейчас. За свою карьеру он достаточно часто имел дело с такими людьми, чтобы знать, о чем они думают — пошли они к черту эти федералы за то, что вторглись на нашу территорию, за то, что перехватили наше расследование, за то, что вытеснили нас.
Национальная безопасность была отличным общим оправданием для проведения расследований, но оно никогда никого не успокаивало.
У Станца не было времени никого успокаивать.
Агент, ответственный за место происшествия, Колдер, провел Станца по хорошо протоптанной тропинке через снег и кустарник к огражденному лентой месту, где лежало тело.
Присев на корточки, Станц осмотрел останки. Его желудок сжался.
— Раны соответствуют тем, что были нанесены нашим агентам во время инцидента, — сказал Колдер. — Все прижжены.
Станц поднялся. Его руки уже замерзли, и казалось, что сухая кожа на костяшках в любую секунду треснет, но он не сунул их в карманы и не потянулся за перчатками. Дискомфорт дал ему вескую причину сосредоточиться на текущей задаче. На изуродованном трупе.
— А как насчет других травм?
— Животные. Труп пролежал здесь, по крайней мере, несколько дней.
Это было тем, что Станц обрушил на ничего не подозревающий мир. Эта дикость, эта ненависть, это… великолепие.