Завтра было вчера, или Повесть о вечной любви
Шрифт:
«Я не могу вам сказать, нельзя…мне говорить…»– опять протяжный, какой-то милый, нежный, очаровательный её голос, как будто из груди с придыханием.
В этот момент ветер подул сильнее, и сарафан нежно-светлый у неё вздыбился…почти как у Мерилин Монро на известной фотографии. И счастливый ветер коснулся её плеч, рук, груди – прошёл, как будто через всю её красоту…и дошёл, добрался до меня. Это было, наверно, больше, чем безумие. И из-за этого, какого-то приподнятого, припадочного очаровательного состояния, у меня в душе снова полились, потекли поэтические строки (хотя, повторюсь, раньше я никогда даже не пытался писать стихи).
Я прикоснулся к тебе нечаянно,
И душу током пронзило как будто,
Я удар
Ко мне прикоснулась в эту минуту.
Тайна счастья, а, может, страданий,
Тайна чуда, а, может, муки -
Я вступил на дорогу исканий,
Я вступил на дорогу разлуки
С прошлой жизнью, текущей без боли,
Без мечты и без вдохновенья.
С жизнью, не знающей что такое
Тайна прикосновенья…
Итак, нас было четверо в эту очаровательную ночь, четверо обалдевших истуканов-юношей, сидевших теперь уже у незатухающего костра. Пятый – каменный истукан стоял здесь же недалеко и мрачно наблюдал за всем происходящим. Где были остальные наши товарищи мне неизвестно. А, может, они тоже были где-то здесь, просто мы их не замечали? Девушка ушла, она как-то быстро растворилась в ночном тумане. Закричал кулик на болоте, заквакали лягушки, заплескалась рыба; рассеялась пелена. МЫ ВЫШЛИ ИЗ ГИПНОЗА.
Первым забормотал Игорь.
«Ребята, ЧТО ЭТО БЫЛО?»
Его умоляюще-вопросительное бормотание как-то быстро приблизило нас к реальности.
«Обыкновенное наваждение»– ответил практичный Альберт.
«Странно» – подумал я – разве наваждение может быть обыкновенным? Ведь это, кажется, что-то связанное с расстройством психики. А если это так, то психика расстроилась одновременно у нас четверых. Но разве это могло произойти одновременно? А, может, это было вовсе не какое-то там расстройство, а самая обыкновенная «реальность»? Какое же это наваждение, если я, во-первых, всё чётко и ясно ощущал, а во-вторых не просто ощущал, а что-то такое возвышенное испытывал, даже стихи сочинял, находился в каком-то творческом порыве, который происходит у меня крайне редко. Нет, в этом ещё необходимо чётко разобраться, куда мы все четверо попали в эти прекраснейшие минуты (или всё-таки мгновения?). Я закрыл глаза и снова попытался представить себе девушку и всю ту таинственную, обворожительную обстановку, которая во время её прихода окружила не только её, но и, пожалуй, всех нас.
Стремительно вскочил со скамейки романтичный Юрий и, устремив измученный взгляд на Игоря, спросил обалдевшим, хриплым голосом:
«Игорь, который час?»…
Игорь как-то отрешённо и устало взглянул на свои, мерцающие в темноте фосфорическим блеском командирские часы и как-то машинально произнёс: «две минуты первого».
Мы уже ничему не удивлялись. Ещё до конца не осознав, что произошло с нами, мы прекрасно, хоть и подсознательно понимали, что девушка сидела возле нашего (хотя, почему, нашего, наверно, он был и её тоже) костра как минимум полчаса. Значит, выходит, либо она остановила время, либо…время текло как-то по-другому, как, собственно, и должно было быть в другом измерении (или в волшебной сказке). Но время, оно ведь не зависит от нас. Оно всегда само по себе. Как его можно остановить? Мы разговаривали, пели, что-то ощущали. Выходит, это не время остановилось, а, скорее всего, часы Игоря. А время текло обычно, и сейчас где-нибудь половина первого. Хотя, вполне допустимо, девушка сидела с нами минуты три-четыре, а мы все просто попали под её ГИПНОТИЧЕСКОЕ ОЧАРОВАНИЕ и время для нас действительно остановилось. Хотя, это, всё же, довольно странно и необъяснимо.
Странным и необъяснимым было также и то, что одновременно исчезли остальные наши товарищи и, кажется, даже палатки, а оставался только костёр, который горел и по-прежнему горит ярким пламенем. Но я точно знаю, что никто никаких дров, хворосту, сухих листьев и ничего такого в него не подбрасывал.
Я взглянул на небо и вместо ярких светлых звёзд почему-то разглядел только сплошные, тёмные какие-то зловещие тучи. Кажется, стал накрапывать мелкий дождик. На душе стало грустно и печально. Грусть ещё больше усилилась, когда я увидел, что костёр стал быстро потухать. Но чудеса ночи, оказывается, на этом не прекратились. Через несколько мгновений случилось поистине невероятное.
«Смотрите!» – даже не вскрикнул, а завопил Юрий, указывая дрожащей рукой куда-то в сторону степи.
Мы все в один миг устремили наши взгляды в том направлении. Увиденное там ПОТРЯСЛО НАС. Мы стояли, словно приросшие к нашей грешной земле, просто не в силах сдвинуться с места…
Глава 2
Пролетело три дня. Эти дни потрясли меня своей обыденностью. Даже на раскопе у нас не встречалось значительных находок. Так, немного керамики и всё… Я упорно пытался вникнуть в смысл происшедшего с нами, постоянно наблюдал за своими товарищами, но ничего логичного из этих наблюдений вывести не мог. Наоборот, всё было непонятно и нелогично. Как, например, объяснить тот факт, что из пятнадцати членов экспедиции только четверо пережили чудо. Остальные одиннадцать, как мы убедились, ничего не знали, ничего не слышали, ничего не подозревали и спокойно спали в своих палатках (или вообще исчезали?), в ту безумно-прекрасную, волшебную, удивительную, сказочную ночь. Это, так же, как и появление девушки, было для нас очень странно и необъяснимо.
Ещё один парадокс заключался в том, что мы, четверо свидетелей ночного загадочного события, стали как бы стесняться и сторониться друг друга. Между нами, словно, пролегла какая-то таинственная стена. Практичный скептик Альберт крепился как мог, стараясь всему найти разумное объяснение. Но даже он невольно вздрагивал и задумывался, вспоминая то, что мы увидели уже после ухода девушки. Было заметно, что как умный человек, он пытается выйти из той головоломки, которую задало ему беспокойно – мучительное ночное происшествие.
Романтик Юрий постоянно находился в каком-то восторженном, возвышенно – возбуждённом состоянии. Иногда он начинал напевать бестолковую лирическую песенку или декламировать странные заумные стихи. Он мог неожиданно подпрыгнуть, словно пытаясь перескочить через невидимую преграду, или что-то заунывно-печальное бормотать себе под нос.
«Ты что скулишь?» – одёргивал его в подобные моменты Альберт.
«Не скулю я совсем… Просто, понимаете, я хочу разобраться…и…понять…» – очень тихо отвечал взволнованный Юрий. И вдруг однажды поздним вечером, когда тьма опустилась над нашим лагерем, а мы расположились у костра, Юрий устремил взгляд куда-то ввысь и робко пробормотал:
«Ребята, я мечтаю вон на ту звёздочку попасть, но только не на ракете, а силой мысли, понимаете? Мне почему-то кажется, что такое возможно. Только необходимо постараться, потренироваться, и тогда обязательно должно получиться. И надо мечтать, мечтать…мечтать…» – казалось Юрий бредил, уйдя в какие-то свои волнительные, таинственные переживания.
«Мечтатель нашёлся. Скоро ворох сухарей насушишь в мечтаниях. Лучше вон палатку свою закрепи. Ураган с грозой начнётся и свалится всё. Или, сходи дров наруби, а то скоро костёр разводить не сможем». Альберт был неумолим. Но эти нравоучения не трогали Юрия, он продолжал быть рассеянным и взволнованным.