Завтра наступит вечность
Шрифт:
– Тебе не понять.
– Это уж точно. Мне просто интересно: кто тебе мог посулить бо€льшую выгоду, чем ты мог получить в Корпорации?
– По-твоему, все измеряется личной выгодой? – парировал я.
– А как же! – Хлюст даже привстал. – Именно выгодой и именно личной. Кто сказал, что выгода обязательно должна быть материальной? Деньги – частный случай… Войны выигрываются только тогда, когда каждый солдат видит личную выгоду в уничтожении противника. Отстоять свой дом – чем не выгода? Террорист-камикадзе, и тот идет на смерть из личной выгоды – ну понимает он ее так, что взять с недоумка. Гурии райские ему под анашой мерещатся. А слава, уважение, право заниматься любимым делом, возможность пощекотать себе нервы, простое удовлетворение любопытства – не личная выгода? Кому что нравится. Для кого-то выгода – услышать
– Да в общем-то никакой… – неохотно признал я, подумав. – Так, ерунда всякая, возня мышиная…
– Ну и дурак, – безжалостно констатировал Хлюст.
– Сам не лучше, раз с дураком разговариваешь, – огрызнулся я. – Получишь по уху – себя вини, какой с дурака спрос? Отстань, я спать хочу…
Больше мы к этой теме не возвращались.
Геология никогда не входила в круг моих интересов. Теперь Хлюст учил меня азам:
– На планете нет свободного кислорода, так? Значит, нечему окислять металлы, которые почему-либо оказались на поверхности… Погоди, не перебивай. Я без тебя знаю, что в вулканических газах есть кислоты и ангидриды. И все-таки любой кусок самородного серебра, меди, висмута или сурьмы очень долго лежит здесь неокисленным. Кроме того, тут полно сульфидов и теллуридов, многие из которых имеют металлический блеск…
Не забираясь глубоко в научные дебри, он учил меня главному: выбраковывать ненужные самородки с первого взгляда, не нагибаясь и не присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть их подробно. Не скрыл он и того, что сам иногда делает ошибки, правда, раз в пятьдесят реже, чем новички вроде меня.
– …фонари не нужны, потому что мы работаем только днем. Жарковато, ничего не поделаешь, зато самородная ртуть днем жидкая, да и с прочими металлами при ярком свете определиться легче…
Хлюст касался теории только тогда, когда она имела практическое применение. В отличие от геологически спокойной Луны и понемногу успокаивающейся Земли, Грыжа была тектонически активной планетой. Молодая, она не имела шанса на спокойную старость – белые звезды живут недолго и имеют обыкновение взрываться, испаряя все, что крутится поблизости. Недра ее кипели, вышвыривая шлаки через жерла вулканов в десятке мест одновременно. Частые землетрясения ломали кору, как шоколадку; в трещины поступала магма, наполовину состоящая из тяжелых металлов. Наша равнина была когда-то ломаным-переломаным плато, ныне почти начисто слизанным ветровой эрозией. Легкие породы изглодало песчаными бурями, истерло в пыль и унесло, металл остался валяться прямо под ногами. Хлюст показал мне уродливую глыбу иридистой платины весом тонн в пять. Даже если бы этакое чудо удалось каким-то образом дотащить до Кошачьего Лаза, она оказалась бы в положении верблюда перед игольным ушком. Хлюст сказал, что это резерв. Когда-нибудь прогулки за самородками удлинятся столь заметно, что будет выгоднее распилить глыбу, как это ни мучительно… Шура Балаганов и золотая гиря.
Хлюст учил, выходя из себя от моей непонятливости. Сыпались названия природных сплавов: сысертскит, невьянскит, поликсен, чиленит, грыжеит, аурамальгама…
– Что ты поволок, бестолочь? Это медистое серебро, а никакой не электрум. По весу не чувствуешь? Брось! Ты бы еще пирит прихватил! Брось эту гадость сейчас же!..
– Ты правда геолог?
– Я не геолог, я лишние тяжести таскать не люблю. Видишь вон ту скалу? Да-да, вон ту квадратную. На ней краской написано: «Михалыч». Тоже был умник вроде тебя, только вольнонаемный и не из моей бригады. Потащил никчемный булыжник, надорвался и как раз возле той скалы умер. В животе у него что-то оторвалось, как у чеховского чиновника. Ребята говорили, хороший был человек и не жадный, одну только смену собирался отработать, ни о каких виллах у моря не мечтал, а хотел только до конца жизни питаться своей любимой голубой форелью да хвосты выплевывать. Вот и поел форели…
– Здесь и похоронили?
– На Земле похоронили, а здесь только надпись. Старатели Грыжи своих в чужой земле не оставляют, есть такое правило. У меня в бригаде тоже был случай: сердце у одного не выдержало – а здоровяк был! Правда, когда я его на себе к Лазу пер, он еще жив был, но потом все равно помер. А только я бы его до Лаза в любом случае дотащил, хоть трижды мертвого. Правильный обычай. Бросишь здесь мертвого – в другой раз кто-нибудь бросит тебя еще живого. Сделает следующий логический шаг. Понятно?
Мне было понятно – теперь, когда тупая усталость прочно владела каждой моей клеточкой. Тяжелая усталость утром, тяжелейшая вечером, и даже отдых – не отдых, а мука мученическая. Вряд ли я прежде согласился бы с Хлюстом. Теперь знал, как легко, как заманчиво легко сделать этот следующий шаг. От него одно спасение: с самого начала знать, что никакого послабления не будет, не щадить себя, не прятаться в случае беды с кем-то из товарищей за желанной формулой «мертвым все равно». Или бригада старателей – один организм, или она вернется поредевшей, добыв сущие пустяки. В иных условиях и презренный металл способен пробуждать в людях лучшие чувства.
Потом мы двое суток пережидали под куполом песчаную бурю, и секомый песком купол гудел и визжал. Заунывно пели оттяжки, тщась расшатать вбитые в скалу крючья. Почему-то никто из старателей не выглядел расстроенным. Специально для меня Хлюст пояснил: после больших песчаных бурь добыча всегда удачна, зачастую даже на старых местах, – летящий песок перетирает пустую породу, а ветер тут же ее уносит. И действительно, следующий после бури день с лихвой покрыл вынужденный простой, правда, некоторым, в том числе и мне, пришлось добираться до купола на карачках. Потом откуда-то принесло вулканический пепел, тонким слоем засыпавший все вокруг, и добыча резко упала. Ругаясь, ждали ветра, травили бородатые анекдоты, а Хлюст читал мне лекции о сверхновых звездах и тяжелых планетах, рождающихся как раз в остатках звездных взрывов, будто другого места им мало, и о непременном вулканизме, и о землетрясениях на таких планетах. Вместо ожидаемого свежего ветра опять пришла песчаная буря, на сей раз бушевавшая всего несколько часов, а когда небо очистилось, мы увидели вдали багровый отсвет вулкана и колоссальный дымный столб, сносимый, к счастью, не в нашу сторону. Несмотря на легкие подземные толчки, добыча возобновилась. В тележку грузили столько металла, что странно было, отчего она до сих пор не развалилась, а впрягались в нее уже по двое. Один старатель начал харкать кровью и, несмотря на его протесты, был отправлен восвояси. Двум другим, выглядевшим чуть лучше уволенного, Хлюст устроил принудительный выходной день на Луне Крайней. Судя по тому, как он поглядывал на меня, он с удовольствием отправил бы и меня туда же на денек-другой, но был не в силах.
– Завтра, – сказал он мне однажды вечером.
– Что завтра? – не понял я.
– Все завтра. Наша смена заканчивается. Мы уходим, ты остаешься. Так-то вот.
– Хороший вышел сбор? – спросил я механически, не испытав никакой радости от того, что все на свете когда-нибудь кончается.
– Я не пчела, – обиделся Хлюст. – Если ты о добыче, то она средняя. Бывало и получше.
– Сочувствую.
– Ну сочувствуй, сочувствуй… А тебе – удачи. После нас будет пересменок дня в три, потом жди следующую смену. Я им скажу, чтобы тебя к себе приняли, не прогадают.
Я молчал.
– Еды мы тебе оставим, – продолжал Хлюст, – воздуха, само собой, воды… Сможешь денек-другой отдохнуть. В бурю сиди дома, ночью тоже…
– Зубы чисти, уши с мылом мой, с хулиганами не водись, – пробормотал я.
Хлюст даже не улыбнулся.
– За столом не чавкай, старшим не дерзи, маленьких не обижай, спи всегда на правом боку, – продолжал я, понемногу распаляясь. – Сморкайся только в носовой платок. Что еще?
– Не делай глупостей, – сказал Хлюст спокойно. – Думаешь я не знаю, что у тебя на уме?
– А что у меня на уме, интересно? Просвети.
– Ты знаешь что. И я знаю. Поэтому и говорю: не делай глупостей. С Грыжи тебе не сбежать, лучше и не пробуй. У нас на хвосте – извини, не выйдет. Я возражаю. В одиночку тем более не получится – пристрелят. На лунной станции не разгильдяи сидят…
Я отмолчался. Пусть там и нет разгильдяев, зато и я кое-чего стою. Вот только устал…
– Хочешь дам совет? – сказал Хлюст. – Не суетись. Жди. Я обещал, и я за тебя свое слово скажу. Поможет или нет – чего не знаю, того не знаю. Не оракул. И вот еще что я думаю: почему тебя сразу не устранили?