Завтра опять неизвестность
Шрифт:
Наконец он вышел в тамбур и там, находясь в странно раздерганном состоянии, разговорился с цветным проводником. Тот сообщил, что же все-таки случилось. Женщина обвиняла проводника её вагона в том, что тот к ней приставал, что пытался открыть шторки её спального места или что-то в этом роде. Из-за истерики от неё нельзя было добиться толку. Проводник на этом рейсе работал давно, и парень утверждал, что знает того много лет и что женщина просто выжила из ума. Просто все вообразила и выдумала.
Они разговаривали друг с другом вполголоса, со странной таинственностью. Затем Ингрэм вернулся на место, поднял воротник пальто и втянул голову, стараясь придать себе вид покоящегося в темноте бесформенного и безобидного предмета.
Но спустя некоторое время, невольно прислушиваясь, он понял, что на станции собирается толпа мужчин. Те стояли, оглядывая поезд, вполголоса перебрасываясь какими-то репликами, в желтом свете станционных фонарей лица их казались длинными и сонными. Но очередная вспышка выхватывала их из темноты, и Ингрэм видел, что глаза пылали, настороженные и готовые к безрассудству.
Пока толпа вела себя пассивно, но Ингрэм чувствовал в ней напряженную готовность к подстрекательству, к взрыву от любой искры, и тяжелое, непробиваемое упрямство. Они скучились в крепко сбитый клубок, связанные вместе едиными, вбитыми с детства понятиями. И не нужно было никаких слов...
Кто-то включил в вагоне свет, и мужчины на перроне увидели в окне Ингрэма. Один указал на него, остальные подвинулись ближе, не отрывая от него загоревшихся глаз.
Сначала это было возбуждение и любопытство, и Ингрэму представилось, что он какое-то чудище или заморское животное в клетке зоопарка. Но тут их настроение быстро изменилось, превратившись в странную смесь радости и свирепости. Один из толпы что-то ему крикнул, другой рассмеялся, обнажив зубы. Взятого в кольцо горящих, угрожающих глаз, Ингрэма обдало ненавистью, как жаром из раскаленной топки.
Кто-то тряхнул его за плечо. Он быстро обернулся и уставился в огромное мясистое лицо человека в полицейской форме. Тот спокойно сказал:
– Лучше тебе пройти в туалет, парень. И крепко закрыть за собой дверь. Ты понял?
– Да, сэр.
– С тобой ничего не случится. Не волнуйся. Но когда они смотрят на тебя, у них портится настроение. Лучше не заводить их.
– Голос полицейского был спокоен и мягок, почти дружелюбен. Он не пугал, просто констатировал факт. ОНИ ЗАВОДЯТСЯ, КОГДА СМОТРЯТ НА ТЕБЯ.
– Да сэр, я понял, благодарю вас, сэр.
Подобно провинившемуся школьнику Ингрэм побрел вдоль вагона в холодный тесный туалет и скорчился на сидении. Кислая вонь била ему в нос, но он не чувствовал ни гнева, ни ненависти. Он просто ощущал себя ничтожным и незначительным. И думал, что именно это видели те люди.
Наконец, словно услышав его молитвы, вагон дернулся и поезд покатился по рельсам ...
Ингрэм так никогда и не узнал, что случилось с проводником. Он решил, что того, вероятно, перевели на другой рейс. И это в лучшем случае.
Новак энергично хлопнул в ладоши, и Ингрэм так мгновенно выпрямился, что едва не пролил остатки коктейля.
– Ну вот, таким вот образом, - произнес Новак, глядя на них с жесткой, но удовлетворенной улыбкой.
– Три недели до пятницы, Это будет день "Д". Все три недели вы станете детально изучать план, привязку по времени, пути отхода, в общем все.
Барк собрал стаканы и занялся второй порцией спиртного.
– Еще по чуть-чуть, чтобы отметить начало...
Ингрэм встал, его руки были холодны и чуть дрожали. Он хотел выбраться отсюда, избавиться от необходимости смотреть техасцу в лицо.
– Я лучше побегу, мистер Новак. У меня ещё кое-какие дела.
– Я свяжусь с тобой завтра, а сегодня - с Тензелом.
– Замечательно, мистер Новак.
– Дьявол, ну что за спешка?
– произнес Барк, передавая коктейли Эрлу и Новаку.
– Один на счастье, а?
Новак улыбнулся, глядя в стакан.
– За счастливое будущее! С пятьюдесятью тысячами в кошельке будущее кажется действительно прекрасным.
Эрл внимательно рассматривал свой коктейль, слегка нахмуренные брови затеняли глаза. Он не следил за разъяснениями Новака, попытки сосредоточиться разбивались о нарастающую напряженность. Причем смысла её он сам не понимал и был подавлен неразрешимой безнадежной раздвоенностью между смущением и гневом.
"- Вот так всегда," - думал он, хмуро глядя в стакан. Ничто и никогда не было для него простым и ясным.
– За удачу, - сказал Барк и решительно опрокинул стакан, позволяя жидкости мощным потоком литься прямо в горло.
Новак взглянул на Эрла.
– Чего ждешь, парень? Что-нибудь не так с виски?
– Да нет, с виски все в порядке, - Эрл продолжал хмуро смотреть в стакан, вертя его сильными пальцами. Напряженная тишина повисла в комнате.
– Что тебя мучает?
– осведомился наконец Барк.
– Я вот прикидываю насчет стакана, - сказал Эрл.
– Ты уверен, что он мой?
– Он у тебя в руке, верно? У меня правило: если что-то в моей руке это мое.
Эрл с сомнением смотрел на стакан.
– Ты мог их перепутать.
– Какого черта, откуда я знаю? У тебя что на нем, инициалы?
– Что не так?
– Новак прищурился.
– Все очень просто, - Эрл выбирал слова.
– Если надо, я буду работать с Самбо, но не собираюсь пить с ним из одного стакана.
В его голосе не было ярости, он просто констатировал факт, формулировал принцип, который составлял краеугольным камень его сущности и не требовал каких-то разъяснений и споров. Напряжение исчезло, он снова уверенно стоял на твердой почве, никаких противоречий. Медленно качая головой, он разжал руку, дав стакану упасть. Жидкость расплескалась на бежевом ковре, кубики льда запрыгали на полу, как безразмерные игральные кости.
– В подобных ситуациях я не рискую, - добавил он.
– Парень, такая вероятность всегда существует, - вмешался Ингрэм, но никто его не слушал и даже не смотрел на него. Новак с Барком внимательно смотрели на Эрла, на лицах их читалась задумчивость и легкое замешательство.
– Отлично, ты изложил свою точку зрения, - сказал Новак.
– Теперь выкинь это из головы.
Ингрэм был благодарен за то, что на него не смотрели. Лицо его пылало и тряслось, как в лихорадке. Горело, словно он получил пощечину. Он был потрясен и испуган, но безрассудный гнев заставил не молчать.