Завтра утром, за чаем

Вольф Сергей Евгеньевич

Наступило долгое молчание, а потом папа снова заговорил. Интересно было его слушать. Особенно потому, что сам-то я вовсе и не собирался учиться в этой школе. Он даже не предупредил меня ни о чем, а мне и так было хорошо, и в нормальной школе.

– Я-то все хорошо понимаю, наверное, к вам не раз заходили сумасшедшие родители, которые пытались вас убедить, что их сын гениален.

– Он что-нибудь конструирует? – спросил директор.

– Да нет… Нет, этим он не занимается.

– Математику прилично знает? Разумеется,

в рамках обычной школы?

– Да как вам сказать, – папа замялся. – Вообще-то не думаю. Четверки, пятерки, всякое бывает, но без троек, это уж точно.

– Тогда я вас не понимаю, – сказал директор.

– Видите ли… Как бы это вам сказать… У него полно идей. Именно идей. Самых разных. Он развивает их бесконечно. Честно говоря, я даже устал от этого. Нет, вы не подумайте, что я хочу вам его спихнуть. Просто… Одним словом, его рассуждения сначала казались мне смешными, я в них не особенно-то и вдумывался, потом они начали меня раздражать, ну, а после… после я вдруг – не понял, нет, просто почувствовал – что-то в них, в его идеях, наверное, все-таки есть, плюс ко всему, когда он развивает их, ведь не дурака же он валяет, правда? И я очень прошу вас… Вы бы послушали, что он нафантазировал с кобальтом из формулы Бэкко.

Надоел он, наверное, директору до чертиков, потому что тот сказал вдруг очень бодро:

– Ладно. Давайте его сюда.

– 3 -

– Сколько тебе лет? – спросил он.

У него были белые здоровенные (как стрелы в обе стороны) усы.

– Двенадцать с небольшим, – сказал я.

– А когда, во сколько лет ты бросил играть в игрушки?

– А я и сейчас играю, – сказал я. – У меня есть шикарный плюшевый медведь.

– Он робот?

– Нет, зачем мне робот? Так мне нравится больше.

– Ты любишь купаться босиком?

– Не-а… Лучше в ластах.

(Только потом я узнал, что среди обыкновенных вопросов он иногда задавал мне вопросы по схеме, специально разработанной для школ этого типа учеными-психологами. К примеру, если бы я на вопрос: «Ты любишь купаться босиком?» ответил: «А разве купаются не босиком?» – это было бы не в мою пользу.)

– Летать тебе приходилось?

– Да, но недалеко, только на промежуточные станции.

– Какие именно?

– Селена-один и Селена-два, – соврал я. Вообще-то я был только на Аяксе и на Днестре-четвертом, но это было слишком близко… Притом врал я не ради выгоды, просто было неудобно.

– Мороженое любишь?

– Еще бы. Только не на палочках.

– А почему?

– Быстро тает.

– Ты думаешь, из-за палочек?

– А как же, – сказал я. – Именно. Палочки-то делают по старинке, из сосны. Я как раз недавно об этом задумался, вспомнил, как мы в третьем классе рассматривали под микроскопом срезы различных пород деревьев. У сосны совершенно особая структура волокон, и технические условия, как мне кажется, возникают особые – тепло так и прет из руки по палочке. И мороженое тает, и сосну зря губят.

– Забавно, – сказал он. – Только не говори «прет» – это некрасиво. Назови мне подряд десять любых животных.

Смешной был старик!

– Лошадь, – сказал я. – Улитка. Гусь. Муравьед. Свинья. Попугай. Рысь. Белка-летяга. Жираф. Лягушка. Подосиновик.

– Причем здесь подосиновик? Это вымерший гриб. А я просил тебя назвать десять животных.

– Вот именно, – сказал я. – Десять животных. А гриб я назвал одиннадцатым.

Приятно было валять дурака – в школу-то для особо одаренных детей номер два я и не метил.

– С тобой не соскучишься, – сказал директор и взмахнул усами. После он написал на листе бумаги длиннющую формулу и показал мне. Я сразу же узнал ее, вспомнил, хотя и позабыл, откуда я ее знаю.

– Ха! Да это же формула Газеличева-Шлакбаума, – засмеялся я. – Симпатичная штуковина. Только, по-моему, здесь «пи» не в квадрате, а в кубе.

– Действительно, – сказал он задумчиво. – Я ошибся. Впрочем, не в этом дело. Я просто хотел узнать, знакома ли тебе эта формула, хотя ее наверняка нет в вашей программе.

– Знакома, – сказал я. – Я иногда почитываю кой-какую дополнительную литературу.

– А формулу кривой графика эффекта Лупешкина знаешь? – спросил он.

– Из теории газов? Знаю. Там еще «игрек» скользящий, верно?

– Верно, – сказал директор и добавил почему-то очень строго: – Кстати, несколько лет назад Лупешкин преподавал в нашей школе. А тебя не пугает вид ночного звездного неба? – неожиданно спросил он.

Я задумался и сказал:

– Пожалуй, нет. Нет, точно не пугает. Когда-то я боялся, а потом перестал.

– Ты хотел бы стать инженером Высшей Лиги?

– Да вроде бы и нет. Не очень.

Спица в папино колесо!

– А почему?

– А я и сам не знаю.

– А кем бы ты хотел стать?

– Может быть, садовником, хотя я и не уверен.

– А почему именно садовником?

– Да трудно сказать, по-моему, приятно повозиться в саду, и еще у меня есть гипотеза созревания некоторых видов плодов в зависимости от характера и силы источника направленного искусственного света. Охота была бы проверить.

– Ладно, – сказал он вдруг усталым голосом. – У меня полно дел. Вот, передай отцу эту бумажку. – И он что-то написал на листочке. – Пусть отдаст в школьную канцелярию. А сам приходи завтра к первой лекции в шестой «б».

Папа, видно, слышал весь наш разговор, высунувшись, как и я, в окно в коридоре, потому что, как только директор сунул мне в руку свою бумажку, он влетел в кабинет, радостно улыбаясь.

– Все! – сказал директор.

И началась учеба в новой школе.