Завтра утром, за чаем
Шрифт:
– Ладно, – сказал я, – попросите Натку Холодкову забрать хомяка к себе.
Эльза пообещала и залезла в салон.
Палыч закрыл люк.
Мы с Лысым пошли к лифту, и, когда сели в лифт и он нажал кнопку, я увидел, как наш «Воробей» задним ходом под мигание разноцветных лампочек в зале, разрешающих вылет, плавно покатил к створкам пропускающих камер.
– 7 -
В небольшой светлой комнате, куда меня привел Лысый, стояли три маленькие программирующие машины
Лысый назвал мою фамилию, толстяк и Юра подошли ко мне и долго трясли мне руку, человечек в углу встал тоже, но не подошел, а Лысый подтолкнул меня к нему.
– Зинченко, – сказал он, робко почему-то улыбнувшись, и легонько пожал мне руку, и я, потому что сам он ко мне не подошел, а после и потому еще, что вспомнил его фамилию, догадался, что он здесь – самый главный. Он снова сел в кресло, и толстяк потащил меня к Юре и работающему «Аргусу».
– Видел когда-нибудь «Аргус»? – спросил он.
– Нет, только на картинке, – сказал я.
– Приглядись внимательно, что непонятно, спроси.
Я стал разглядывать работающий «Аргус», стараясь сообразить, где что и как он работает (машины сходного типа мы изучали в школе), и вдруг, совершенно неожиданно, ну, абсолютно внезапно, очень остро и по каким-то совершенно непонятным причинам почувствовал, что жутко влюблен в Натку Холодкову. Влюблен в нее – и все тут. Мне даже жарко стало, и волосы зашевелились на голове.
– Ну, как? Сообразил? – сказал толстяк, этот Рафа.
– Что? – спросил я. – А-а… да. Да, в общих чертах.
– Черт знает, что делается, – сказал Юра. – Сначала все идет идеально, а потом бред сивой кобылы.
Рафа объяснил мне, как ребенку, что в «Аргус» они вкладывают весь (точнее, почти весь) расчет нового микрокосмолета, который Лига признала идеальным, и одновременно предполагаемый вариант детали «эль-три», тогда машина выдает характеристику нагрузок и возможностей всего корабля. До того, как родилась моя, Рыжкинская, идея, все их варианты давали минус-эффект, и вот только теперь «Аргус-М» выдает сплошные плюсы, но… до определенного момента: дальше идет белиберда, сплошные минусы, в чем дело – неизвестно.
– Если, – сказал Рафа, – что-то с машиной, то ужасно смешно, что вначале выдается сплошной плюс-эффект, ведь все же показания неверны, все!
«Чего они тогда радуются? – подумал я. – Лучше бы домой меня отпустили, хомяк сидит некормленый». – И тут же снова вспомнил про Натку.
– А почему нужно ломать именно семнадцатую молекулу? – спросил у меня Юра. – Чует мое сердце, что здесь и зарыта собака. Ярусность-то до четырех меняется, но не во второй зоне.
– Во второй, – сказал я. – Да и вообще, если взять другую, не семнадцатую, машина бы с самого начала выдавала минус-эффект. Конечно, я не считал, но мне так кажется, и я…
– Уверен?
– Абсолютно. Но можно проверить.
Я взял мел и сделал расчет прямо у них на глазах.
– Да, – сказал Зинченко. – Все верно и гениально просто.
Рафа и Лысый согласились, и еще что непонятно, почему же потом все меняется, и вряд ли дело в «Аргусе-М», тогда бы он все выдавал неверно, с самого начала.
– Цветы! – вдруг заорал я так, что все вздрогнули. – Цветы! Кто их туда поставил? – И я бросился к «Аргусу-М» и подлез под него (он был высокий, на изящных ножках); за ним на окне стояли в банке с водой цветы. Рядом со мной оказался вдруг Юра, и я услышал голос Рафы:
– Это Юрины фантазии. Привез с Земли. А в чем дело?
– Бог ты мой, – сказал я, снова вылезая вместе с Юрой и с цветами из-под «Аргуса». – Вынесите их ненадолго отсюда!
– Не дам, – сказал Юра.
Рафа глядел на меня, вытаращив глаза.
– Да ненадолго, – сказал я Юре. – Ты не беспокойся.
Юра вышел, вернулся без цветов, и, пока я сидел и хохотал как ненормальный, все смотрели на меня так, будто меня укусила собака или я сам сейчас всех перекусаю. Потом я успокоился и сказал:
– Запустите программу снова.
Юра трясущимися руками вложил данные группы и мои данные и включил «Аргус». Все собрались возле окошечка итогов и стали внимательно следить за каждой новой строчкой выкладок.
– Вот тут, – зашептал Рафа. – Вот тут-то все и ломалось.
– А сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.
– Ой, – сказал Рафа, крепко сжав мой локоть. – Ой!
Юра (я быстро поглядел на него) стоял бледный. Зинченко – спокойный, вообще без всякого выражения на лице.
– Ну, а сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.
Рафа крякнул и шлепнул меня по попе – я покраснел.
– Рафа, – сказал Зинченко. – Аккуратней.
– Ох ты, щенок! – сказал Рафа, обнимая меня (а я старался вырваться; красный я был – ужас). – Ух ты, наше золотце!
– А сейчас – снова верно? – спросил я. – Совпадает?
– Мальчик – ты прелесть, – сказал Рафа. – Где ты раньше-то был?
И дальше, до самого конца все шло как по маслу.
– Уф-ф-ф! – сказал Рафа. – Слушай, Рыжкин, а что это было? А?!
– Да так,– сказал я. Я вдруг почувствовал, что жутко устал. – Ерунда, в общем-то. Цветы… Живая природа. Биология все-таки. Вот они и оказывают…
– А-а-а! – заорал Рафа, покатываясь со смеху. – Ой, держите меня!.. Биологическое влияние. «Аргус» хоть и «М», а все же «Аргус», ничего не поделаешь, параметры биополя машины меняются…
Теперь уже ржали все, после успокоились, Зинченко вытер слезы и сказал:
– Мы тут решили до твоего прихода, что если ошибка будет найдена, то на время окончания работ по «эль-три» ты станешь руководителем группы из шестнадцати человек. Шестнадцать взрослых мужчин в твоем подчинении! Только не зазнавайся, хотя случай этот в практике редчайший. А со школой мы договоримся. Рафа, вы с Землей связались, как они там?