Завтра утром, за чаем
Шрифт:
Ну, это, конечно, шутка, но тем не менее, в этот день ко мне домой приезжали Жека Семенов и Валера Пустошкин, а когда они ушли, заявились ребята из новой школы. И те, и другие – в один день. И, главное, первые совершен но не обиделись (хотя с ними-то я вроде бы был обязан встретиться) и ничего к тому же не знали о том, что я болен. Плюс ко всему, с ними, с Валерой и Жекой, дышать было легко, совершенно свободно: после моего портрета в газете, статей, радиопередач и т. д. и т. п. некоторые, узнав, что я – это я, начинали либо приставать ко мне, но с каким-то особым отношением,
– Так ты был тогда в «Тропиках»? – сказал Жека.– Мы думали, что тебя вообще не было.
– Был, – сказал я. – Там целая история.
– Ага, – сказал Валера. – А девчонка ничего с тобой была, оч-чень неплохая.
– Вполне хорошая, – сказал Жека.
Валера сказал:
– Тебе, конечно, неудобно было показать ей, какие у тебя друзья-бандиты: у одного рот до ушей, а второй – рыжий…
– Это кто рыжий? Я рыжий? – заверещал Жека. – Повтори: я – рыжий?!
– А кто, я, что ли?
– Я рыжий?!
– Ну, ладно. Рыжий – я, а ты – рот до ушей.
– Повтори, что я рот до ушей!
– Неважно, кто – кто! Оба бандиты. Напугали Митькину девчонку, и она увела его из парка.
– Да нет, – сказал я. – Просто… я торопился… ну…
– Точно, – сказал Жека. – Он торопился… Верно, Валера?
– Да мне надо было, в общем… в кино!
– В общем, – сказал Валера. – Ему было надо, необходимо, Джек, ты понял? Уловил мысль?
– Ага!
И оба они захохотали.
Я подумал немного, как лучше, и тоже стал смеяться вместе с ними. И мы похохотали так несколько минут в свое удовольствие, как в былые времена, разве что в душе мне перед Наткой все равно было неудобно. Тема-то ее, о ней…
– Ну, как там твой научный подвиг? – спросил Валера. – Ты из-за него заболел? Что с тобой вообще такое?
– Да ну, чертов грипп. А вы-то там как, в футбол гоняете?
– Мало. Теперь все прыгают в высоту.
– Чего вдруг?
– Да у нас тут Жора Фараонов выступал.
– Ка-ак? Это тот одессит, который в Монтевидео мировой установил, два пятьдесят? Гордость Одессы?
– Ну да!
– А чего он у нас-то делает?
– Да он докторскую пишет, по плазме. Прилетел к нашим плазмистам. Кто-то пронюхал, и мы его пригласили.
– Потрясающе! И симпатичный?
– Что ты! Жутко симпатичный! Маленький, кривой, челочка такая – не подходи! Ну а прыжок у него, сам знаешь, какой!
– Да-а, здорово.
– В школе у нас из-за тебя переполох, – сказал Жека. – Хотят ее назвать твоим именем.
– Да бросьте вы!
– Нет, честно, – сказал Валера. – Не школу, конечно, это треп, а клуб нашего класса «Орбита». Клуб имени Рыжкина. «Рыжкинз клаб». Понял? Это наша Зоя Кузьминишна предложила и сообщила директору. Он – за, а мы – несколько человек – против.
– Почему? – неожиданно для самого себя спросил я.
– Ага, ага, видишь!!! Гордый стал! Самолюбивый!
– Да нет, честно, просто хочется знать причину, а отказ правильный.
– Мы решили, что тебе это не понравится, человек-то ты нормальный. Сегодня уже некоторых таскали к директору за отказ.
– Да бросьте вы!
– Честно. Ведь ты как бы гордость школы, а некоторые, получается, как бы не уважают нашу школу, если отказываются. И тебя не уважают.
Я стал прыгать глазами с Жеки на Валеру – врут или нет, они оба стали хохотать, и я тоже, потом нам надоело, но Валера сказал, что все-таки правда: «Рыжкинз клаб».
Они посидели у меня еще с полчасика и вели себя нормально, по-человечески, и я рассказал им немного (они просили) про мою новую школу, про историю на Аяксе «Ц» и про пластмассу Дейча-Лядова, но, конечно, ни слова о новом космолете.
Обедать они отказались (мама их просто умоляла), взяли по яблочку и ушли, договорившись, что я обязательно к ним заскочу, когда поправлюсь.
И тут же, ну буквально через десять минут – дзынь, дзынь, дзынь! – ввалились Веня Плюкат, Гаррик Петров и Утюг, ну, Ким Утюгов. Эти явились с подарками: фрукты, торт, какое-то антигриппозное суфле «Спутник», черт те что еще и два вполне ненормальных письма – от Эльзы Николаевны и директора школы, мол, поправляйся, не болей, родной, и несколько слов о моей гениальности и об их любви ко мне – уши вяли, честное слово. (Утюг читал, а мы ржали.)
– Ты давай кончай грипп, – сказал Утюг. – Закругляйся с Дейчем-Лядовым и опять в школу. Скукотища дикая, Вишнячихи надоели, и преподаватели озверели, ни с того ни с сего – требования жуткие.
– Может быть, я и не вернусь, – сказал я.
– Эт-то как понимать? – спросил Гаррик Петров. – Бред сивой кобылы.
– И не бред, – сказал я. – Сами посудите. Допустим, закончится работа успешно, и Лига решит: а зачем Рыжкину учиться дальше, при чем здесь космомоделирование, если он уже и так вполне крепкий спец по пластмассе. И оставят работать. Зачем школе на меня силы тратить? Логика здесь есть.
– Да-а, – сказал Веня. – Все может быть.
– А мне не хочется, – сказал я. – В школе все же лучше.
– Ну да, лучше, – сказал Гаррик Петров. – С удовольствием сбежал бы – работать интереснее.
– А по-моему, и то, и то чепуха, – сказал Утюг. – Дикая скукота. Вот представьте: Рыжкин задвинул грандиозную научную идею и, минуя учебу и спецшколу, попадает в Высшую Лигу. Действительно, случай редчайший. Но вдумайтесь повнимательней – это, в принципе, возможно, нам это известно. И что бы в жизни с нами ни случилось, самое даже невероятное – это возможно, это бывает, было, нам это известно. А чего не было – мы это можем представить. Вот войдет сейчас человек, хвать нас быстро в ракету – и через пять минут мы в Африке, купаемся в Конго. Трудно представить, фантастично, но возможно. И что здесь нового? Африка? Да мы про нее с детства знаем, ну, что она существует. Все одно и то же. Я вот читал в какой-то старой книжке, что какую пьесу ни напиши, само-то содержание уже известно было, потому что подсчитали, что сюжетов в жизни всего тридцать шесть штук. Кажется, тридцать шесть.