Завтра, завтра, завтра
Шрифт:
– «Дон и Бон: домашняя пицца, как в Нью-Йорке». Дон – имя моего дедушки, а Бон – бабушки. Смешно звучат, да? Будто «динь-дон». Но для корейцев это обычные имена. Как для американцев Джек и Джилл. Ресторан находится на бульваре Уилшир в Коритауне.
– Что такое Коритаун?
– Леди, а вы вообще из Лос-Анджелеса, а? Коритаун значит Корея-таун. С луны ты, что ли, свалилась? Все знают, что такое Коритаун.
– А я знаю, что такое Корея-таун. Ни разу не слышала, чтобы его называли Коритауном.
– А ты где живешь?
– На Равнинах.
– Где-где?
– В
– Полагаю, ты права.
Весь остаток дня Сэм и Сэди отстреливали электронных уток и болтали без умолку.
– И за что мы их так? – внезапно спросила Сэди. – Они же нам ничего плохого не сделали.
– Возможно, наши виртуальные образы нуждаются в виртуальной пище. И без виртуальных уток наши виртуальные «я» умрут с голоду.
– И все равно мне их жалко.
– Тебе всех жалко. Даже гумб.
– Да, жалко. А еще мне жалко бизонов из «Тропы Орегона».
– Почему?
В это мгновение дверь распахнулась и в комнату заглянула мама Сэди.
– Алиса хочет перекинуться с тобой словечком, – заговорщически сообщила она. На их тайном языке это означало, что Алиса простила сестренку и больше не сердится.
– В следующий раз тебе скажу, – пообещала Сэди мальчику, не уверенная, а будет ли этот следующий раз.
– До встречи, – кивнул он.
– Кто твой маленький приятель? – спросила Шарин, выходя с дочерью в коридор.
– Просто мальчик, – пожала плечами Сэди и оглянулась на Сэма, с головой ушедшего в игру. – Он милый.
В приемном покое им снова повстречался медбрат, и Сэди поблагодарила его за разрешение побыть в игровой комнате. Медбрат широко улыбнулся Шарин – не так часто в наши дни встречаются воспитанные дети.
– В ней, как я и сказал, никого не было?
– Нет, там был мальчик. Сэм… – Сэди запнулась, так как не знала фамилии Сэма.
– Там был Сэм? – несказанно удивился медбрат.
Сэди испугалась: не нарушила ли она случайно какие-нибудь неписаные больничные правила, запрещавшие находиться в одной игровой комнате с больным ребенком. С тех пор как у Алисы обнаружили рак, эти правила только множились.
– Да, – жалобно пискнула Сэди. – Мы болтали и играли в «Нинтендо». Мне кажется, я нисколько ему не мешала.
– Сэм? – уточнил медбрат. – С курчавой головой и в очках. Этот Сэм?
Сэди кивнула.
– Мне надо поговорить с твоей мамой.
Шарин отослала дочку к Алисе. На душе у Сэди заскребли кошки.
– Похоже, я влипла, – произнесла она, входя в палату.
– И что ты отчебучила на сей раз? – хмыкнула сестра.
Сэди повинилась в своем возможном проступке.
– Они же сами разрешили тебе поиграть в этой комнате, – рассудительно произнесла Алиса, – значит, ты не сделала ничего плохого.
Сэди присела на кровать, и Алиса принялась заплетать ей косы.
– Я более чем уверена, что медбрат хотел поговорить с мамой не о тебе, а обо мне. Ты его знаешь?
– Нет, сегодня впервые увидела, – покачала головой Сэди.
– Тогда не переживай, малышка. Когда взаправду влипнешь в какую-нибудь переделку, заливайся горючими слезами и тверди, что у твоей сестры рак.
– Прости меня за берет.
– Какой берет? Ах тот. Это ты меня прости. Не знаю, что на меня нашло.
– Наверное, лейкемия? – усмехнулась Сэди.
– Дизентерия, – поправила ее Алиса.
По дороге домой Шарин ни словом не обмолвилась об игровой комнате, и у Сэди отлегло от сердца – беда миновала. Слушая по радио новости о столетнем юбилее статуи Свободы, она думала, как бы себя чувствовала статуя Свободы, окажись она настоящей женщиной. Вероятнее всего, ужасно. Все эти люди, толкущиеся внутри, рвущие тебя на части, словно интервенты, сосущие твою кровь, словно вши, изнуряющие тебя, словно гниды или раковые клетки. Сэди аж передернуло от этой мысли, и она обрадовалась, когда мама выключила радио.
– Ты общалась с этим мальчиком в игровой комнате?
«Началось», – вздохнула про себя Сэди.
– Да, – тихо ответила она. Они как раз проезжали Коритаун, и она напряженно таращилась в окно, стараясь углядеть пиццерию «Дон и Бон: домашняя пицца, как в Нью-Йорке». – Меня накажут?
– Разумеется, нет. С какой стати тебя наказывать?
А с такой, что с недавних пор одиннадцатилетняя Сэди, по мнению взрослых, постоянно напрашивалась на неприятности. Что бы она ни делала, все вызывало у них бурю негодования. Вечно-то она несла всякий вздор, слишком шумела или требовала чего-то запредельного. Но ничего запредельного в ее требованиях не было. Она просто хотела, чтобы ей уделяли внимание, чтобы ее любили и не морили голодом. Ведь раньше все это доставалось ей без слез и истерик. А теперь даже больная сестра не служила ей оправданием.
– В том-то и дело, что ни с какой.
– Медбрат сообщил мне, что мальчик попал в ужасную автомобильную аварию, – продолжала Шарин, – и за последние полтора месяца никому не сказал и пары слов. Его мучают страшные боли, и, вероятнее всего, он еще долго будет возвращаться в больницу. Медбрата поразило, что мальчик разговорился с тобой.
– Да ну? А по мне Сэм вполне нормальный.
– Как только они не пытались вовлечь его в разговор! Водили его к терапевтам, приглашали его друзей, членов семьи. Напрасно. О чем вы с ним беседовали?