Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

то приемщица химчистки, увенчанный лаврами генерал,

дворник или космонавт, крестьянка или балерина,

живет и чаще всего погибает хотя бы одна потенци-

ально великая книга их жизни, где все неповторимо,

все единственно. Даже жизнь любого закоренелого

бюрократа по-своему уникальна, как эволюция чело-

веческого невинного существа, торкавшегося ножон-

ками во чреве матери, до расчеловеченной, обумажен-

ной особи.

Но нам еще неизвестна книга «Исповедь

бюрократа». А жаль. Было бы поучительно. Порой

самые замечательные люди, рассказывая истории из

своей жизни, становятся косноязычными, путаются во

второстепенном, а если и оказываются прекрасными

застольными рассказчиками, то, прикасаясь пером к

бумаге, невыносимо ускучняют жизнь. К счастью, есть

и хорошие мемуары, но они принадлежат, за редки-

ми исключениями, перу знаменитостей, а приемщи-

цы химчисток, дворники и многие-многие другие ме-

муаров не пишут.

Большая литература — это художественные мему-

ары человечества. В каком бы жанре большой писа-

тель ни работал, он прежде всего документалист, по-

тому что его творчество — это эмоциональный

художественный документ, составленный не только на

основании всего написанного, но и всего еще не напи-

санного. Выражая только самих себя, мы на самом

деле не поднимаемся до самовыражения. Есть писа-

тели самих себя, но это не большая литература. Боль-

шая литература — это писатели людей. Большая ли-

тература — это победа над смертью, дорастающая до

уровня еще недоступного медицине воскрешения лю-

дей, о чем мечтал своеобразнейший философ-идеа-

лист Федоров. Конечно, без самовыражения нет ис-

кусства. Но когда самовыражение превращается в

«самоворошение» — это эгоизм. У стольких людей па

холодеющих в последний час губах могут навсегда

умереть не высказанные ими тайны их жизнен. Мо-

лодой писатель сам еще тайна и для себя, й для

других. Но только самовыразиться мало. Гражданст-

венность есть высшая степень самовыражения. Преж-

де чем войти в литературу, надо, чтобы в тебя во-

шли твой народ, твоя страна. Салтыков-Щедрин

писал: «Отечество есть тот таинственный, но живой

организм, очертания которого ты не можешь отчет-

ливо для себя определить, но которого прикосновение

к себе ты непрерывно чувствуешь, ибо ты связан

с этим организмом неразрывной пуповиной».

Но вот отрывок из письма одного молодого поэта:

«В ваше время было больше событий,

дававших вам

чувство страны, народа, истории. Пусть еще детски-

ми глазами, но вы видели Великую Отечественную,

вы пережили времена бурных столкновений, споров.

Сейчас связи между людьми, явлениями становятся

более разомкнутыми, трудноуловимыми. Все услож-

нилось, подразделилось на множество несообщаю-

щихся сосудов...»

Я задумался над встревожившим меня письмо:'.

Да, все усложнилось, но это не оправдание. Не мо-

жет быть такого времени, когда нет событий, даю-

щих чувство страны, народа, истории. События эти

могут не быть столь очевидными, как война, но они

происходят внутри психологической структуры обще-

ства, внутри самого этого молодого поэта.

Как же можно искать собственную личность не

в гражданственности, а в бегстве от нее? Вот что

писал по этому поводу Герцен: «...великий художник

не может быть несвоевременен. Одной посредствен-

ности предоставлено право независимости от духа

времени».

Дальше молодой поэт пишет: «Сейчас, когда на

индивидуальность человека наступает НТР, когда

80 миллионов телезрителей одновременно смотрят на

Штирлица или Магомаева, задача писателя, на мой

взгляд, состоит не в гражданственности, которая раз-

мывает индивидуальные черты, а в сохранении лич-

ности...»

Опасения насчет телевидения небезосновательны.

Насчет НТР — сомнительны. Евгений Винокуров по

этому поводу не без остроумия заметил насчет одно-

го пассажа из Вознесенского: «Чего он меня робо-

тами стращает! У нас водопровод то и дело отклю-

чают, лифты между этажами застревают, а он —

роботы да роботы...»

Каждый молодой писатель должен вносить в граж-

данственность литературы свои личные черты, чер-

ты новых, родившихся вместе с ним тайн, которых

никто — ни его дед, ни отец, ни литературные учи-

теля — не может так чувствовать всей кожей, как

он сам.

Валентин Распутин был мальчиком, когда нача-

лась Великая Отечественная война. Но он сумел

описать сибирскую деревню того времени с порази-

тельной силой. Но возвращаюсь к письму молодого

поэта. Мы должны честно взглянуть в глаза друг дру-

гу и признать опасное существование общественной

апатии среди части молодежи. Эта апатия скрывается