Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Отлично. Попробуйте-ка снять с этого металлолома… – командир ткнул пальцем в зонд-спаситель, – хотя бы видеокамеру, что ли… Или что-нибудь, что может представлять ценность для ученых.
– Попытаюсь… – с сомнением почесал затылок шлема мичман. – Но не гарантирую…
– Вот-вот, попытайтесь. А мы с Лежневым займемся пробами грунта.
Еще через полчаса все было готово: оба выгрызенных изо льда аппарата подтянуты к самому устью «ворот» и надежно обвязаны тросами, все свободные емкости забиты
– Скоро вы там? – поинтересовался Бежецкий, подходя к нему: ветер заметно усилился, и передвигаться, даже в чудо-костюмах, стало сложновато.
– Еще минуточку…
– Удалось снять камеру?
– Да, вот она, – кивнул мичман на серебристый, чуть тронутый черной «плесенью» параллелепипед, лежащий рядом с ним. – Похоже, целехонька.
– Чем же вы заняты?
– Да вот, – пожал плечами немец. – Никак не могу понять, что это такое.
– Где? – нагнулся к нему командир. – Покажите.
– Вот, – палец в толстой перчатке осторожно тронул белый матовый цилиндр, – очень уж по виду очень от всего остального отличается.
– Так выньте его, и дело с концом.
– Да? А если это взрывчатка? Повидал я подобные штуки в своей жизни.
– Откуда здесь взрывчатка? Ученые, конечно, сумасшедшие люди, но не настолько. Этот… эта штука закреплена как-нибудь?
– Нет, похоже, просто засунута под привод манипулятора.
– А провода от нее идут какие-нибудь?
– Не вижу.
– Тогда это не мина.
– Как сказать…
Александр начал терять терпение:
– Тогда сделаем так: обвяжите этот предмет тросом, и попробуем дернуть, отойдя на расстояние.
– Хорошо.
Через пару минут все залегли в отдалении от мертвого зонда, и Бежецкий собственноручно рванул конец веревки, привязанной к «мине».
Взрыва, как и ожидалось, не последовало.
– Блин, Грауберг! – заявил Лежнев, первым поднявший выдернутый из машины цилиндр. – Опять ты в своем репертуаре! И когда тебе надоест только?
– Ты о чем, Николай? – не понял мичман, тоже поднимаясь на ноги.
– Да все об этом. – Вахмистр продемонстрировал всем собравшимся вокруг тубу из-под пищевого концентрата. Точно такую же, какие лежали у каждого из десантников в рюкзаке в составе продуктового запаса на непредвиденный случай. – «Фасоль белая с салом», – прочел он, поворачивая емкость перед стеклом шлема. – Сожрал хавчик втихаря, а нас разыграть решил. Шутник, блин, тевтонский!
– Не мели ерунды, – отозвался Грауберг. – Я свой НЗ и не вскрывал. А это… – он отобрал тубу. – Я что, по-твоему: зубами отгрыз? – Он провел пальцем по краю полукруглой выемки в тонком пластике.
– Не, это не зубами, – завладел находкой урядник Алинских. – Это срезано чем-то… Стоп! А тут внутри листок какой-то…
При свете фонаря, загородив от ветра спинами клочок рвущейся из рук желтой, в разводах, хрупкой бумаги с едва различимыми каракулями, десантники прочли:
«10 августа 20…
Двенадцатый день. Надежды на спасательную экспедицию больше нет, НЗ на исходе. Аккумуляторы костюмов разрядились пять дней назад. У Яснова обморожены руки и лицо, у меня тоже не все в порядке… Принял решение идти на запад. Может быть, там есть люди. Здесь мы все равно погибнем. Если кто-нибудь найдет эту записку, передайте…»
Далее текст обрывался, поскольку листок бумаги в этом месте был срезан пулей «Василиска».
– Яснов? – нарушил молчание кто-то из бойцов. – И тут тоже Яснов. Прямо как наш.
– А ведь сегодня-то тридцатое июля, – припомнил кто-то. – Десятое августа аккурат через двенадцать дней…
Бежецкий бережно сложил письмо и спрятал в нагрудный карман комбинезона. Он уже все понял…
– Да это ведь почерк Батурина! – запоздало догадался вдруг Лежнев. – Он мне бумаги заполнял в прошлом месяце в офицерскую школу! Неужели… Надо идти за ними – может, еще успеем помочь!
– Не успеем, – вздохнул Александр. – Бумага какая, видели? Ей как минимум год. А то и все десять… Да и туба вся плесенью проедена… Все: наших товарищей больше нет. Возвращаемся.
– Как нет? Они же только что… Нет, так нельзя! Надо попробовать!
– Попробуем в следующий раз. А пока нужно доделать то, ради чего мы сюда пришли. Слушай мою команду…
– Вижу на экране локатора движение, – раздался в наушниках бесстрастный бас Решетова…
9
– Нет, ты слыхала, какая петрушка?..
Сказать, что вахмистр Лыжичко был сегодня пьян – значит не сказать ничего. Даже такие термины, как «пьян в стельку», «нализался в лоскуты» или «бухой в хлам», казались чересчур мягкими для того состояния, в коем в данный момент пребывал сей незаурядный индивидуум. Он был просто «никаким».
Вообще-то, в категорию «пьющих» или даже «выпивающих» он не входил. Так, чуть-чуть по какому-нибудь выдающемуся поводу, да и то не слишком часто и в меру. Да иного и быть не могло: Служба чрезвычайно ревниво следила за нравственностью своих сотрудников и не терпела никаких излишне явных отклонений от ординара. И уж если не поощрялись такие безобидные «таракашки», как коллекционирование почтовых марок или увлечение певчими птичками, то склонность к спиртному…
И разрази его гром, если он мог бы внятно объяснить, почему именно сегодня…