Здесь и теперь
Шрифт:
Но где взять таких детей?
Черная толпа на белом, ярко освещённом фонарями снегу вязко вращалась у тридцатикопеечных касс. Дрожащий старик с каплей на носу пихнул мне свёрнутую в трубочку бумажку:
— Дай гривенник! Узнаешь, какие лошади придут.
Подскочил сизый от перепоя мужик.
— Программка нужна? Гони рубль!
Я отшатнулся от первого, от второго и попал в руки смеющегося румяного Левки — чернобородый, в распахнутом стёганом ватнике, он неожиданно вписывался в эту разноголосую мельтешню.
— Бежим, опаздываем на
С Левкой невозможно было слова сказать. Он быстро вёл меня вверх по каким-то зашарканным лестницам, через полные народа освещённые залы. Потом мы сбежали вниз и опять оказались под снегом, в толпе, сдерживаемой барьером, ограждающим овал ипподромного поля. Трижды пробил колокол. Мимо промчались лошади.
— Опоздали! — Левка с досадой перелистнул программку. — Денег, конечно, нет?
— А были бы — не стал бы выбрасывать.
— Скорее выбирай лошадь во втором заезде, — перебил Левка, — вот смотри в программу, выбирай одну из этих восьми номеров и в следующем, третьем, одну из одиннадцати. Подойдешь к кассе, где написано: «Двойной», сунешь рубль, тебе дадут билет. И все дела! Держи пятёрку!
— И что дальше?
— Если твои лошади придут во втором и третьем заездах — выиграешь деньги. Ты ничем не рискуешь, я тебе эту пятёрку дарю. Только сразу все не трать. И скорей иди в кассу!
— А ты?
— А я в другую.
Я пошёл под навес, где, как портреты в картинной галерее, в полукруглых окошках касс красовались редкостно вульгарные лица кассирш. Я не любил подчиняться чужой воле, не любил занимать денег. Пристроившись в одну из многочисленных очередей, решил, так и быть, выкинуть два рубля, сразу поставить два разных варианта, а трёшку, коль Левка и в самом деле подарил деньги, оставить на жизнь. При моих теперешних потребностях трёшки могло хватить дней на пять. Можно было пять дней не брать денег у матери.
Посмотрев в программке списки, я обратил внимание на дикое для лошади название — Индустрия. Она шла под номером четыре. В третьем заезде избрал девятый номер — Тореро. Точно так же, ориентируясь на экзотические клички, я выбрал и другой вариант: два — шесть.
Когда подошла очередь, протянул в кассу два рубля, сообщил кассирше:
— Четыре — девять, два — шесть.
Сработал кассовый аппарат, и я получил два одинаковых билетика, где было одинаково напечатано: четыре — девять.
— Извините, а где два — шесть?
— Какие ещё два — шесть? Вы сказали четыре — девять, два! Я и дала два!
— Уйди, не задерживай! — злобно зарокотала очередь.
Я отошёл, досадуя, что выбросил целых два рубля на одну и ту же комбинацию.
— Не жалей, — утешил Левка, когда мы встретились у барьера, — ни те лошади не придут, ни эти. Придет, по всей видимости, семь — три. — И он показал свой билет, где было выбито именно семь — три.
— Что ж ты мне не сказал?
— Не сказал и не пошёл с тобой в кассу, потому что есть такое поверье: кто впервые попал на ипподром и поставил, должен выиграть. Знаешь почему?
— Нет.
— Потому что дьявол так заманивает людей в это славное местечко.
— А потом всю жизнь проигрывают?
— Даже не в этом дело! Они уже не могут отсюда оторваться.
— И ты, понимая всё это, ходишь сюда?
— Еще недолго осталось… — уклончиво ответил Левка и потянул меня к самому барьеру. — Заезд начался!
— Ну и где моя четвёртая, моя Индустрия?
— Увы, старина, в самом конце.
Лошади с качалками наездников промчались мимо и на повороте исчезли в клубах метели.
— А где твоя седьмая? Буду болеть хотя бы за тебя.
— В этой кутерьме ничего не видно. — Левка привстал на цыпочки, вглядываясь в противоположный конец ипподрома.
По радио объявили, что первым в отрыве от всех идёт номер седьмой.
— На неё, конечно, ставил не только я. Фаворит! — сказал Левка, не отрывая взгляда от удаляющихся лошадей, всё более похожих на стайку крыс. — Но если мой третий номер придёт в следующем заезде — смогу пригласить тебя в ресторан. Нужно поговорить.
— Мне тоже хотелось кое о чём посоветоваться. Кроме того, довольно морозно, тебе не кажется?
Левка не слышал. Перегнувшись через барьер, он жадно смотрел на лошадей.
— Моя продолжает вести!
Ипподромная толпа добродушно гудела, приветствуя победителя, уверенно приближающегося к финишу. В этот момент что-то случилось. Левкин фаворит странно засеменил ногами, другая лошадь, обогнав его, стала нелепо прыгать, и мимо них, плавно, как во сне, тенью проскользнула третья.
— Твоя. Четвертый номер, — убито сообщил Левка. Он зябко запахнул ватник и вдруг заорал, присоединяясь к негодующему ипподрому: — Жу-ли–ки!
— Дальше что? — равнодушно спросил я. — Мне ведь теперь, чтобы выиграть, нужен только девятый из следующего заезда?
— Совершенно верно. И ты ухитрился из одиннадцати выбрать самую дохлую скотину. Второй раз чуда не будет.
— Тогда пойдём домой! Хочешь ко мне, хочешь — к тебе. Я, признаться, замёрз, да и виски трещат.
— Раз зацепился — нужно все же дождаться. Будешь ставить ещё?
Я отрицательно покачал головой.
— А я побегу.
Пока он бегал к кассам, я ходил взад–вперёд вдоль барьера, пытаясь превозмочь начинающийся озноб, и все смотрел на мелькающих вокруг людей, вдохновлённых иллюзией дармовой наживы. Все они были разные, но общая печать мелких хищников проступала на этих лицах.
Наконец начался третий заезд. Я уже не пытался следить за лошадьми, понимал: чудо второй раз не случится. «И к лучшему, — думал я, — получу зарплату — отдам пятёрку. Лишь бы не простудиться…»
И снова толпа завопила тысячами глоток:
— Жу-ли–ки! Аферисты!
Левка больно ударил кулаком в плечо, жарко вздохнул:
— Видел? Твоя пришла. Девятый номер!
— Я выиграл?
— Да это на тебя поверье сработало! Получишь, наверное, рублей сорок или пятьдесят.
Мне стало жарко.