Здесь и теперь
Шрифт:
— Больных и в Москве хватает, — ответил я.
— Там вы не получите признания. Я уверена.
— Возможно.
— Подумайте. Пока не поздно. Анне потом прислали бы вызов. На первых порах жили бы у нас. Муж у меня славный человек, он поможет открыть студию, где вы будете принимать пациентов… Я хотела вам рассказать о нашем местном экстрасенсе. Так вот, у него кабинет, табличка. В приёмной вечно очередь. Визит стоит 1000 песет. Мне он назначил десять сеансов тоже по тысяче каждый.
— Ну и что? Он ведь не вылечил вас.
— В том-то и дело.
Вспомнился последний разговор с Левкой на ипподроме. И я подумал о том, что жизнь не случайно подкинула эту поездку в Испанию, очередное испытание.
— Такое решение, Катя, невозможно. Рационально не объяснишь. Разве что могу сказать: Советский Союз для меня не только страна — судьба… Поговорим лучше об испанской шали. Хочу купить для Анны. Не представляю: где приобрести?
Катя сидела потупясь, курила. Потом загасила сигарету.
— Еще кофе?
— Нет. Спасибо.
— Видите ли, Артур, ваших туристских грошей на настоящую шаль не хватит. Если хотите, у меня есть время, подъедем в универмаг «Cort Angle», смогу помочь решить все ваши проблемы.
— Прекрасно. Я не умею покупать вещи, тем более не знаю языка…
…Когда поднимались эскалатором универмага «Cort Angle» на один из этажей, где продавалась женская одежда, Катя сказала:
— Давайте договоримся. Подлинная испанская шаль, к тому же старинная, у меня есть, и я посылаю её Анне. Это будет мой подарок. А вам, вы мне тоже очень симпатичны, хотя и порицаете за то, что оставила Москву, за буржуазную жизнь (я тоже умею читать мысли), мне хочется подарить видеомагнитофон. Это здесь неподалёку.
— Не обижайтесь, пожалуйста, я не приму такого подарка, — твёрдо сказал я.
Сошли с эскалатора в зал, где, кроме нас, покупателей не было. Приглушенно звучала итальянская мелодия — «Санта Лючия»… В широкие окна лилось солнце Барселоны. У просторных отсеков–секций стояли девушки–продавщицы.
— С вами каши не сваришь, — горько улыбнулась Катя. — Тогда поступим так. Я вам говорила, у меня сестра в Киеве. Вернетесь — пошлите ей сто рублей, а я соответственно даю испанские деньги. Вот двадцать тысяч песет. По рукам, Артур?
— Ну, если соответствует — спасибо.
Вместе выбрали Анне белое платье, туфли, поднялись выше в мужской отдел, где я купил для себя голубую курточку на «молнии» и кроссовки.
После этих покупок у меня осталось целых шесть тысяч песет, что было равно примерно тридцати рублям — на кофе и прочие мелочи.
— Когда вы должны быть в отеле? — спросила Катя.
— К двум.
— Надо вернуться, упаковаться, взять шаль, но мы ещё успеем заехать в колледж забрать моего Федерико, хорошо?
— Конечно.
И мы поехали за Федерико.
У ворот узорчатой ограды, замыкающей парк со старинным особняком посреди, машина остановилась.
— Сейчас выпустят, — сказала Катя, взглянув на часы.
Тотчас двери особняка распахнулись, и орава мальчишек в разноцветных курточках выбежала на зелёную лужайку. Вместе с ними появился высокий, спортивного сложения парень с мячом.
— Десятиминутная разминка в конце занятий. Без этого их не отпускают, — сказала Катя.
Подъезжали и подъезжали машины с родителями. Все смотрели сквозь решётку на взлетающий мяч, на счастливых ребят.
— Не думайте, что это так уж прекрасно, — сказала Катя. — Эти богатые люди, и мы с мужем в том числе, ежемесячно платим огромные деньги гангстерам за то, чтоб наши дети остались живыми. Представьте, в каком напряжении я нахожусь…
Наконец створки ворот разошлись в стороны. Родители быстро разобрали детей. Машины начали разъезжаться.
Приехав домой, Катя стала спешно паковать вещи, а Федерико, не менее очаровательный, чем его сестра, затащил меня в свою комнату, где на низком столе среди электронных игрушек стоял большой глобус. Мальчуган закрутил его, потом нашёл какую-то точку, ткнул пальцем и крикнул:
— Москва!
Это было единственное русское слово, которое он знал.
…Через восемь дней вечером первого мая накануне отлёта из Мадрида, уже побывав в Толедо, в Сеговии, Авиле, усталый от обилия впечатлений, включил цветной телевизор в своём номере, в отеле «Gran Via». И ахнул.
Первое, что я увидел на экране, — был Игоряшка! Игоряшка запускал модель планера, танцевала Машенька с веером, отплясывали малыши…
Смотрел с нарастающим чувством вины. Создал, сам того не желая, пусть и оригинальный, узор на гигантском занавесе показухи.
«Первомайское поздравление» не только не было зарублено, но, как потом выяснилось, шло в этот день и в социалистических, и во всех странах мира.
Испания.
Рано утром мы выехали из Мадрида. По дороге в Сеговию автобус сверх программы заезжает на полтора часа в Алькала-де–Энарес — городок с университетом шестнадцатого века.
Пока мои спутники посещают музей, фотографируют действительно красивый мраморный фасад университета — с гербами, барельефами, статуями, — я брожу по окрестным авенидам, прохожу мимо коротко обрезанных платанов с брызнувшей листвою, мимо белых домов с красными черепичными крышами, вступаю под тень аркад, откуда освещённая солнцем улица, балкончики с цветами бегонии кажутся ещё более яркими.
Аркады выводят на круглую площадь. Посреди неё бьёт фонтан. Знакомые старинные здания смотрят на меня…
Я замираю, озираюсь, оказавшись в собственном сне.
Там, на восьмидесятиметровой глубине, сегодня неслыханный жор. Правая рука налилась свинцом, устала выбирать толстую леску с десятью крючками, оснащёнными разноцветными птичьими пёрышками. Каждый раз стряхиваю с них на дно шлюпки по десятку крупных, отливающих синей сталью сельдей.
И опять свинцовое грузило утаскивает в глубину леску самодура. Сквозь поверхность воды какое-то мгновение видна зазывная игра птичьих пёрышек.