Здесь издалека (сборник)

Десницкий Андрей Сергеевич

— И что же?

— Люблю я это место, — задумчиво отозвался старший, — Тверской бульвар. Одно название чего стоит! Широкой, спокойный…

— Красиво.

— Ты ж по рождению не москвич, к другому привык… у вас там своя красота. Ну, да неважно. Дальше-то что? А дальше похмелье. Демократию захотели? Распишитесь-получите, вот вам выборы, вот парламент, вот многопартийность. Рыночную экономику? Распишитесь-получите. Только все это не глянцевое будет, как в журнале «Америка», а

натуральное. Вот тут они и увидят, что не зря свистел товарищ Косых про эксплуатацию человека человеком, не профсоюзная вам тут путевка в сочинскую здравницу, а тяжкий труд на барина. Праздрой в продаже будет, только на него горбатиться и горбатиться. Увидят, что прежние хозяева жизни боялись хотя бы ревизионной комиссии, а эти ни Бога, ни черта бояться не будут. Что все лакомое они расхвали, пока те еще от одури митинговой не очухались. Что Западу их хваленому не нужна ни Советская Россия, ни демократическая, каждый сам за себя. Вот, например, как сделать, чтобы народ за границу не бёг?

— Не знаю… Пускать поменьше?

— Границы открыть. Ну, рванут по первости, оглядятся, кто-то и останется. Башковитые устроятся, да и то не все, остальные полы будут драить в сортирах. Их очень скоро сам Запад пускать перестанет, поломоев там своих хватает. И будет их не партком по месту работы заворачивать, а посольство американское. Еще, небось, и войска введут, как в Гражданскую, чтобы мы тут не баловали, миротворцами назовутся…

— Верится с трудом.

— Доживем — увидим, а мы доживем. Вот тут нам с тобой и надо будет пересидеть, переждать… Помнишь «Белое солнце пустыни»?

— Как не помнить!

— Верещагин… Будем мы как тот Верещагин. Точнее, я буду уже в отставке, скорее всего, а тебе достанется. Икры черной не обещаю, павлинов тоже, а вот за державу будет обидно. Ничего, офицер не институтка, перетерпим без истерик. Нам на баррикадах делать нечего. Надо будет осмотреться в той жизни, обустроиться. Мотор не заводить прежде времени.

— А будет время? — растерянно спросил младший.

— Будет обязательно. Как ни долго длится похмелье, а когда-то народ и опомнится. Затоскует об утраченном. Но прошлое прошло. Кто тогда не пожалеет о нем, у того нет сердца, а кто захочет в него вернуться — у того нет головы. Поубивает друг друга, не без этого, думаю, крови много прольется, как попрут одни за сказочный коммунизм, какого не было, а другие на них за сказочную демократию, какой тоже не будет. Только не нам в ту драку лезть. Нам — постепенно, не торопясь, заступать на вахту придется. Точнее, вам: тебе и твоим товарищам. Кому же еще?

— Для чего, Аркадий Игнатьевич? Что мы сможем тогда изменить?

— Вернуться к здравому смыслу. Помнишь,

мы с этого начали? Оставить бы все, как сейчас, только дать людям продохнуть от идеологии, дать им заработать на пиво, какое захотят. Остальное — при себе, да остальное им и не нужно, хлеба и зрелищ вдосыть, до тошноты. От всемирно-исторических претензий — отказаться, кто хочет от Союза уйти — отпустить. Потом сами прибегут, республики мандариновые. Ну, вот так примерно, в общих чертах. Сам сообразишь, не маленький.

Эти двое стояли на осеннем Тверском бульваре, и будничная Москва обтекала их, торопясь в свой вечерний уют, и так же текла по обе стороны бульвара советская история, но никто, никто ее, кроме них, не замечал…

— Но… может быть… выйдет по-другому, а, Аркадий Игнатьевич?

— Не выйдет, Володя. Историческая закономерность, по Марксу, Энгельсу и Ленину, и некуда деваться. Смотри сам. Производственные отношения не соответствуют производительным силам. Верхи не могут, а низы не хотят. Все как написано, марксизм — он ведь не догма, а руководство к действию. Одного бы я хотел избежать — переходного бардака, торжества демократии. Сразу бы перейти к новой системе. Но при нашем раскладе — не получится никак… и в семнадцатом не получилось. Ладно, Володя, пора мне. Я тут живу недалеко, к себе не приглашаю, сам понимаешь. Да и не до того сейчас, если честно — с младшим еще позаниматься надо, он парень башковитый, но с ленцой, вот и приходится. Мы с ним, знаешь, компьютер свой паяем, ребята со схемами помогли. Будет у меня электронщиком!

— Успехов вам, товарищ полковник!

— И тебе их же. Да, кстати, на всякий случай — добавил он — мы говорили о сиреневой папке, понял? Клауса в разработку, Кондуктору слить ту самую дезу, а с Мадонной пока все по-старому. В Дрездене обязательно подготовить запасной вариант и сразу доложить. В общем, обсуждали детали.

— Понял, — кивнул младший.

— И вот еще что, — старший внезапно остановился, развернулся, раскрыл левой рукой портфель, не глядя, вытащил еще одну бутылку:

— Ты, в общем, не забудь когда все это начнется… Джинсы-пиво — это пусть кто угодно, это на здоровье. Ты за добывающие отрасли держись: нефть, газ. От них главное богатство страны, они — государственным людям. А пока ты эту вот дома за светлое будущее прими. А то мы по одной, да без водочки — это ж только раздразниться. Улавливаешь мысль, Владимир… как тебя по батюшке-то?

— Семенович, товарищ полковник, как Высоцкого.

А этикетка на бутылке была все той же: «Пльзеньский праздрой».