Здесь русский дух...
Шрифт:
— Чего тебе от меня надобно? Я тебе мало по носу бил? — подойдя вплотную к Захарке, спросил Петр.
— Чего? Это надо еще поглядеть, кто кому ее бил! Ты лучше паяло свое закрой, не то прямо сейчас получишь, — затрясся в ярости Захар.
— Ты меня не пугай! — наступал Петр.
— Короче, так, казак… — процедил Рыбаков. — Забирай своего брата и дуй отсюда! И помни: если еще раз увижу тебя здесь, — прибью.
— Завтра… Сегодня струсишь? — вспыхнул Опарин.
— Чо?!
— Да ничо! Кишка, говорю, у тебя тонка! — горячился Петр.
Серые Захаркины
— Парень, да ты идиот! Ничего не слушаешь, — сжал он кулаки. — Чего стоите? — закричал Рыбаков товарищам. — Давай, бей его! — закричал парень и бросился на Петра.
Казацкий сын даже глазом не успел моргнуть, как очутился на земле.
— Тимоха! Наших бьют! — закричал он брату.
Тот летел ему на выручку, размахивая палкой. Завидев его, босоногая команда дунула врассыпную. Этим воспользовался Петр. Вскочив на ноги, он бросился с кулаками на Захарку. Завязалась драка. Петр был чуть повыше и покрепче, но его противник шустрил, ловко уходя от ударов Опарина, а при удобном случае и сам бил кулаком. Тут и товарищи подоспели. Тимоха попытался помочь брату, но куда против такой оравы? Вырвали из рук дубинку и тут же врезали по зубам.
— Брат, давай, держись! Я с тобой! — умываясь кровью, закричал он Петру.
— И ты держись! — продолжая изо всех сил работать кулаками, ответил ему брат.
Их крики и вопли слышала вся слобода. Самые любопытные выбежали на дорогу и с интересом наблюдали за дракой.
— Гады! Только толпою и можете!.. — кричал Петр. — Слабо рискнуть один на один?
Впрочем, кто его слышал? В таком пылу про все на свете забываешь, видя только цель…
С ужасом наблюдавшая эту сцену Любаша не выдержала и побежала за отцом. Боялась, что слободские убьют ее Петю.
— Кончай буянить! Силу некуда девать?.. Вот сейчас как оттяну вожжами — будете знать! — уже издали кричал Платон.
Слова кузнеца потонули в общем гвалте побоища, и тогда он принялся растаскивать петухов. Кое-кому из самых драчливых пришлось даже по шеям надавать. Особенно сопротивлялся Петр, который все пытался добраться до Захаркиной рожи. Уже и куча-мала рассеялась, а он продолжал размахивать кулаками и браниться. Тогда Платон схватил его за шкирку и притянул к себе.
— Эх, ты! Отца-казака позоришь… Иди отсюда, и чтобы я тебя больше не видел! — в запале прошипел он ему в самое ухо. — Помни, со мной шутки плохи. Я тебе покажу, как на чужой улице кулаками махать.
— Папа, он же не виноват! Не он затеял драку… — пыталась заступиться за Петра крутившаяся здесь же Любашка, но тот зыркнул на нее сердито, и она замолчала. Отойдя в сторонку, девушка с неукротимой бабьей жалостью смотрела на своего Петрушу, у которого все лицо было в крови. Да и брата его, Тимоху, Любашка жалела. Тому не меньше досталось.
— Ладно, мы пошли… — напоследок недобро взглянув на обидчиков, произнес Петр.
— Пока, казак! Мало мы тебе наподдали! Надо б было еще больше, — нахально взглянул на него Захарка.
— Ничего, мы еще встретимся! Наш папа говорит: это гора с горой не сходится, а горшок с горшком уж точно когда-нибудь столкнутся, — угрожающе произнес Опарин, сплюнув кровавую слюну.
— Давай-давай, топай! Придешь — снова получишь, — победно посмотрел ему вслед соперник.
— Петенька!.. — неожиданно подала голос Любаша. — Тебе очень больно? — глядя на то, как тот волочил поврежденную ногу, спросила она и тут же получила от отца затрещину.
— Иди в дом! — приказал он ей. — Ты, — строго обратился он к Захарке, — чтобы завтра утром был у меня в кузнице. Хватит бесцельно шататься по улице — пора делом заняться. Не передумал?
— Хорошо, дядька Платон! Завтра и приду… — произнес Захарка и многозначительно посмотрел на Любашу. Мол, теперь-то я всегда буду рядом с тобой, а вот Петьке твоему дорога в слободу заказана…
Почти целый день Черниговский со своим людьми провел на Симоновском поселении. Прибыли туда в полдень, а дворы пусты.
— Где люди-то? — спросил атаман сидящего на лавочке древнего старичка с белой как снег бородой.
Тот подслеповато прищурился, пытаясь рассмотреть пришлых. Когда понял, что это не какие-то враги, а свои, казаки, сказал:
— Так ведь все на косьбе. У нас как говорят? Петров день замаячил — налаживай, мужик, косы и серпы.
Трудится, значит, народ, удовлетворенно отметил про себя атаман. Это хорошо.
— Как вам тут живется? — слезая с лошади и беря ее под уздцы, поинтересовался атаман. — Может, обижает кто?
Дедок призадумался.
— Как тебе сказать… — опершись руками на сучковатый батог, как-то неопределенно ответил он. — Всякое бывает. То преступники из лесу с ружьями выйдут и весь запас отберут, то эти басурмане…
— М-да, — задумчиво проговорил Никифор. — Что преступники — плохо, а что басурмане — и того хуже… Часто они вас беспокоят? — решил спросить он.
— Чего? — не расслышал старик и потянулся к атаману ухом.
Как понял Чергиговский, от этого старого глухаря мало толку.
— Говорю, в какой стороне ваши сенокосы?
— А-а… Зачем тебе? — протянул старик.
— Хочу тут с народом потолковать. Может, какие просьбы у людей имеются. Сколько у вас тут народу? Две, три семьи? — пояснил казак.
Оказалось, все четыре, при этом одной фамилии — Симоновы. Отсюда и Симоновское поселение.
Прибыли они прошлой весной на подводах, откуда-то из-под Новгорода. Наскоро срубили избы, соорудили вокруг будущей пашни поскотину из жердей, поставили жилище для лошадей, покрыв его сверху травой, и стали готовить привезенные с собой орудия для сева и зерно. У русских ведь как? Есть баба, квашня и топор — уже деревня.
Земля в этих местах не ахти какая — сыроматерая, нерушенная. Ни песка тебе, ни камня, а то и глина сплошная. Одним словом, худородная. И немного ее здесь. В основном болота, торфяники, заливные луга и ельники. Потому и пространство для пашни вышло разбойное. Там, где были сухие и без частого кустарника места. Глянешь — то там клочок земли, то в другом месте полоса…