Здесь русский дух…
Шрифт:
Таким же незамысловатым выглядел и опаринский двор, огороженный забором из жердей. В нем – амбар, помещение для коровы, поветь – нежилое помещение для Киргиза, небольшой огород. Тут же баня «по-черному» и сарай, где у хозяина, мечтавшего когда-нибудь заняться пашенным делом, хранились сельхозорудия, конская сбруя, а еще стоял обыкновенный плотничий верстак. В конце огорода – сруб – колодец с ледяной прозрачной водой.
Вот возле этого колодца Федор и устроил испытание своим сыновьям. Чтобы не путаться в рукавах казахского кафтана, он его снял и набросил на колодезный ворот, оставшись в исподнем. Петр же с Тимохой лишь освободили застежки своих косовороток и для удобства закатили штанины брюк.
– Так, кто первый? – протягивая саблю сыновьям, спросил отец.
– Давай мне! – подтянув штаны, выступил вперед Тимоха.
– Ты не подтягивай штаны-то, подвяжи их ниткой, а не то свалятся, и носом не шмыгай – не маленький, – беззлобно укорил его отец.
Петр снял свой пояс с рубахи и протянул его брату. Подвязав штаны, Тимоха смело взял из рук родителя саблю, вынул ее из ножен и принял боевую стойку.
– Чего стоишь, давай, наступай! – велел ему отец. Тимоха, размахивая клинком, смело полетел вперед и тут же, выронив саблю, упал носом на землю.
– Так нечестно! Зачем ты мне, папа, ножку подставил? – закричал парень.
– Ты давай, не гунди, а дерись! На ратном поле тебе не на кого будет пенять. Наступай!.. – прикрикнул на него отец.
…На этот раз Тимоха был осторожен, опасаясь снова попасть впросак. Вместо смелого движения вперед он начал делать какие-то замысловатые движения, и это у него получалось так ловко, что отец был вынужден отступить.
– Давай-давай! – подбадривал Федор сына. – Кистью, кистью больше работай, а то у тебя мертвое лезвие. Так, недурно! Еще давай…
Тимоха в ударе снова и снова пытался загнать отца в угол, но в тот самый момент, когда он уже готов был праздновать победу, Федор, изловчившись, выбил у него из рук саблю.
– Вот так, братец, нужно воевать! – подхватив ее на лету, усмехнулся старший Опарин. – Еще развлечемся? – спросил он Тимофея.
– Нет, теперь давай я! – сказал Петр.
Сын взял из рук отца саблю и начал осторожно на него наступать. В отличие от брата, в стойке Петра присутствовало что-то звериное. Он не шел на противника грудью, а, пригнувшись к земле, мягко подкрадывался к нему, при этом зорко следя за каждым движением человека. Саблю держал жестко, уверенно, но размахивать ею не пытался. Напротив, он будто бы выжидал, когда противник ошибется.
– Давай, наступай, что крадешься, как волк! – зарычал на него отец, но Петр не слушал. Его цель – победить, а если он будет спешить, то папа непременно расправится с ним, как с Тимохой.
В результате отцу надоело наблюдать за волчьей поступью сына, и он пошел вперед. Натиск Федора был таким стремительным и неукротимым, что Петру пришлось нелегко. Он метался из стороны в сторону, делал волчьи прыжки, пытаясь увернуться от ударов, но старший Опарин продолжал наступать. Сабля в его руке была будто бы живая. Она играла, делала невообразимые движения, запутывая противника и принуждая его сдаться.
Петр же не хотел сдаваться. Заколдованный замысловатой игрой отцовской сабли, он вдруг встрепенулся, сделал волчий бросок вперед и достал бы Федора, но отцу помогли бойцовский опыт и прирожденная ловкость. Сделав шаг вправо, он быстро развернулся и, схватив пробегавшего мимо него сына за шиворот посконной рубахи, бросил наземь. Подставленный к горлу Петра клинок говорил о его полном проигрыше.
– Так, воины. Теперь вы осознали свою слабость? Нечего было канючить: возьми нас, папа, с собой… Нет, братцы, вначале научитесь воевать, а уж потом просите, – довольный собой, проговорил Федор.
Угрюмые и пристыженные, стояли сыновья, не смея поднять глаза на отца. В это время мимо опаринского недостроенного забора от приказной избы ехал на коне хорунжий Ефим Верига.
– Смену себе готовишь? Давно пора! Как ребятня-то твоя вымахала! – заметил мужчина.
Федор развел руками. Мол, куда денешься, если в их албазинском войске мало ратных людей.
– Чего ты в такую-то рань на коне? К атаману ездил? – спросил Опарин товарища.
– Да, – кивает головой Верига.
– Дела какие были? – продолжил интересоваться Федор.
– Дела, Федя, дела…
– Ты не забыл о завтрашнем походе? – встревоженно спросил Опарин.
– Да не еду я, Федя. Приболел вот что-то, – ответил Ефим.
– Приболел? В такую отличную погоду? – удивленно посмотрел на него старшина.
– Хворь не спрашивает, какое сегодня число. Приходит тогда, когда и не думаешь, – усмехнулся Верига.
– Это точно. Надеюсь, ты предупредил атамана? – согласился Опарин.
– Как же! Он мне и кое-какие распоряжения дал. Пока, говорит, я хожу – оставайся вместо меня в крепости за старшего.
– Вот как! – удивился Федор.
– Да-да… – погладил бороду Ефим.
– Напрасно, Фима, ты с нами не едешь, а то могли бы погулять, как раньше. Обрати внимание, сколько шпионов везде враги понатыкали. Встретим – вот тебе и кони, вот тебе и оружие. Неужели не завидно? – покачал головой его собеседник.
– Завидно, Федя, но ведь грыжа, будь она неладна, вконец замучила. Я вам только в тягость буду, – сказал Ефим.
– Ты нас возьми, папа! – послышался за отцовской спиной голос Петра.
– Ребята, вон отсюда! Нечего подслушивать разговоры взрослых, – приказал Федор сыновьям.
Понурив головы, те побрели домой.
– Ладно, Ефим, давай, выздоравливай, – сказал на прощание Опарин. – Когда вернемся – должен быть на ногах, а то какой воин с грыжей?
Верига ухмыльнулся и стегнул коня, коротко заметив:
– Поеду к бабке Устинье – говорят, она одна тут грыжу заговаривает.
Однако он не поехал ни к какой бабке, а отправился прямиком в тайгу. Где-то там, в непроходимой чащобе, среди лиственниц и сосен с недавних пор раскинуло свой табор придорожное воровское поселение. Поначалу разбойники особенно не хулиганили, а все присматривались и примеривались. Вдруг пошло-поехало… Теперь дня не проходило без причинения вреда другим людям. Грабили обозы торговцев и промышленников, воровали коней у пашенных крестьян и казаков, которых потом сбывали в маньчжурской стороне. Награбленный же скарб, в том числе скот с лошадями, отдавали за бесценок русским торгашам. Так и жили.