Здесь водятся драконы

Батыршин Борис Борисович

Матвей зашуршал бумагой, отыскал титульный лист с заголовком и датой выхода.

— «Ле Монитьёр», издано в Париже месяц назад. — прочёл он. — Вы что, Сергей Ильич, из самого Владивостока везли эту газетёнку?

Они сидели в бамбуковой, крытой пальмовыми листьями хижине, и убогость окружающей обстановки вполне могла бы заставить пожалеть о сравнительно налаженном быте Новой Москвы. Во всяком случае, климат тут уж точно был крайне нездоровый, почти непереносимый для русского человека. Постоянная сырость, жара, тучи летучих, ползучих и даже плавающих кровососов (пиявок в мутных водах реки Красной была уймища), кишащие в траве и на деревьях полчища змей… Всё это, а более того, постоянные желудочные недуги от непривычной пиши и скверной воды очень быстро заставили Матвея с тоской вспоминать о жарком, сухом воздухе Абиссинии,

о её песчаных, поросших верблюжьей колючкой и редкими купами деревьев нагорьях. Но ничего не поделать, раз уж занесла нелёгкая в джунгли — приходится как-то привыкать.

— Газетёнку… — фыркнул Казанков. — эк ты, братец, неуважительно! Как-никак официальное печатное издание правительства Франции, а не листок бульварный какой-нибудь. Впрочем, ты прав — именно из Владивостока, и как раз из-за этой вот самой статейки. Очень уж было интересно: сподобимся ли мы увидеть этот диковинный аэростат здесь, в Тонкине? И ведь не наврал автор — Ренар, и правда, прибыл, и свою воздухоплавательную машину с собой привёз!

Он закрыл тетрадку, в которой последние четверть часа вычерчивал карандашом какие-то схемки и помахал ею перед лицом. Москиты одолевали почти невыносимо, и они оба отчаянно завидовали унтеру Игнату Осадчему, которого кровососы почему-то игнорировали. «У нас в кубанских плавнях комарья тучи. — объяснял казак. — Мы к им с детства привычные, вашсокобродие, да и духа табачного оне не шибко переносят…»

— Тут дальше написано, что Военное министерство Франции выделило инженеру Шарлю Ренару четыре тысячи франков с условием как можно быстрее закончить достройку и испытание аппарата… — сообщил Матвей, ещё раз пробежав глазами статью.

— Похоже, он справился. Вот что значит –энтузиаст своего дела! Я ведь читал о нём ещё лет десять назад, когда учился в Морском Корпусе. Ренар тогда только что основалЦентральный институт военного воздухоплавания в парижском пригороде Шале-Мёдон. Двумя годами позже, в семьдесят девятом, кажется, он добился от казны строительства ангара для оснащения и хранения воздушных шаров и аэростатов, и с тех пор работает в этом направлении очень плотно. Год назад он совершил несколько успешных полётов на аэростате с электрическим двигателем, и добивался выделения под этот проект дополнительных средств — об этом тоже писали во французских газетах. Военные тогда положили проект под сукно — но теперь вот, оказывается, проявили интерес. Видимо, до высоких кабинетов в «Отель Де Бриан» — а там, если вы, Матвей, не запамятовали, располагается Военное Министерство Третьей Республики, — наконец дошло, что мир меняется очень быстро, и далеко не последнюю роль в этом будут играть технические новшества. Вот и решили дать Ренару денег на его изобретение — благо, в области воздухоплавания французы серьёзно обгоняют все прочие нации.

Матвей, впервые в жизни услыхавший о парижском пригороде Шалё-Медон, как и о загадочном «Отель Де Бриан» — но виду, тем не менее, не подал. Уж очень не хотелось в очередной раз выглядеть в глазах наставника деревенщиной, понятия не имеющим о цивилизованной Европе. Казанков же, угадав мысли бывшего гимназиста, сдержал усмешку — глаза б его не видели ту Европу вместе с её цивилизацией…

— Понять бы ещё, чем это «новшество» обернётся для нас и наших аннамитских союзников. — сказал Матвей — Да и нам не мешает подумать, как с ним, если что, бороться. Можно из пушки обстрелять, а можно поджигательными стрелами попробовать, должно сработать…

Глаза юноши были устремлены вдаль, и перед его взором наверняка плыл сейчас дирижабль француза Ренара, окружённый облачками шрапнельных разрывов и летящими аннамитскими стрелами с привязанными к наконечникам пучками просмоленной пакли.

Казанков спрятал усмешку, сложил газету и спрятал её в матросский, обтянутый просмоленной парусиной сундучок — здесь, в джунглях, сырость мало уступала морской, а, пожалуй, была ещё более всепроникающей, въедливой.

— Думается, что пока опасность невелика. Вернее сказать, её нет вовсе — когда ещё французы наладят управляемый аэростат, пока испытают, освоятся с его применением — техника-то новая, незнакомая… Так что, друг мой, охота за аэростатом — это вопрос не ближайших дней и даже недель. У нас и текущих проблем по самые ноздри — вот их с вашего позволения и обсудим. Только не сейчас, а то мне надо кое-какие дела закончить.

Намёк был прозрачен, и Матвей

поспешил откланяться. Дождь, не утихавший уже которые сутки, прекратился. Облака понемногу расползались, открывая в прорехах бледно-голубое, совсем какое-то не тропическое небо. Под ногами хлюпало — почва в лагере мгновенно превращалась в жидкую грязь, стоило только закапать, и теперь группки аннамитов суетливо носились туда-сюда с охапками тростника и пальмовых листьев, устилая ими дорожки. Матвей не очень понимал, зачем они это делают — подавляющее большинство обитателей лагеря перемещалось босиком, мало обращая внимания на грязь. Разве что это был своего рода жест вежливости по отношению к гостям из России? Аннамиты на такое вполне способны, это он успел заметить…

Из-за ряда круглых хижин, с коническими, похожими на аннамитские соломенные шляпы крышами, раздался нестройный ружейный залп. Там располагалось стрельбище, и Матвей, которому совершенно нечем было заняться в ближайшие часа полтора, поспешил на звуки пальбы. Стрелять он любил, а инструктора из подчинённых Осадчего получились превосходные — недаром они дни напролёт возились с повстанцами, обучая тех основам владения огнестрельным оружием. Это было слабым местом аннамитов — прирождённые воины (поневоле станешь такими, если страна считай, полтысячи лет воюет без перерыва!), они привыкли обходиться архаичными видами оружия вроде копий, мечей, примитивных арбалетов, стреляющих бамбуковыми стрелками, и даже луков. Зато в бою они были, по словам того же Осадчего, поучаствовавшего вместе с ними в нескольких вылазках, абсолютной бесстрашны и столь же безжалостны, с потерями не считались и пощады поверженному врагу не давали. Недаром французские солдаты предпочитали выстрелить себе в рот из винтовки, лишь бы не попасть в плен — все знали, насколько изощрены и по-восточному изобретательны аннамиты в пыточном ремесле, не уступая в этом своим северным соседям, китайцам.

Подобная жестокость не могла радовать россиян, и Казанков даже пытался увещевать новых союзников — пока Осадчий, отведя командира в сторону, не посоветовал ему бросить это безнадёжное занятие. «Оне, аннамиты, иначе не умеют. — объяснял унтер. — Здесь спокон веку так воевали, и они сами, и деды их и пращуры. А лягушатников сюда никто не звал, вот пусть теперь и не жалятся…»

Особенно хороши были повстанцы в тайных, скрытых действиях в джунглях, демонстрируя непревзойдённое мастерство и коварство в устройстве всяческих хитрых ловушек — капканов, потайных ям с кольями, деревянных колод, утыканных бамбуковыми остриями, обрушивающихся подобно маятнику, на идущих по тропе солдат. Кроме того, повстанцы вовсю использовали подземные ходы-норы; узкие, тесные, в которых едва-едва мог протиснуться европеец, эти кротовьи норы позволяли партизанам прятаться при появлении врага и внезапно возникать у него в тылу — чтобы нанести удар, а потом так же бесследно исчезнуть. Французы, сколько ни старались, ничего не могли противопоставить этой сугубо партизанской тактике. Потери их росли день ото дня, вынуждая сидеть в своих укреплённых лагерях, выходя наружу лишь крупными, хорошо вооружёнными отрядами с артиллерией.

Когда Матвей явился на стрельбище, пальба уже прекратилась. Дюжина ополченцев-аннамитов под руководством Осадчего расстелила на покрытой тростником земле парусиновые полотнища и, усевшись вокруг на корточки, постигали премудрости сборки-разборки и чистки оружия. Унтер ходил вокруг, время от времени склоняясь, чтобы продемонстрировать ученикам очередную операцию, не забывая при этом подбадривать их оборотами специфической флотской лексики. К удивлению Матвея, аннамиты понимали — улыбались и мелко, как китайские куклы болванчики кивали в ответ.

Винтовки, с которыми возились аннамиты, были французскими — однозарядные, игольчатые, системы Шасспо, всего лет десять, как снятые с вооружения в армии Третьей Республики. В своё время Матвей под руководством Осадчего изучил разные образцы французского армейского вооружения, почитал подброшенные Казанковым брошюрки на эту тему — и знал, что винтовка Шасспо неплохо проявила себя во время франко-прусской войны, продемонстрировав явное преимущество перед прусскими, системы Дрейзе. Теперь же, когда на смену ей пришла новая винтовка Гра — однозарядная, с продольно-скользящим затвором, под металлический патрон (в отличие от прежнего, картонного), — французы отправляли старые винтовки в колонии, вооружая ими «армии» местных царьков.