Здесь водятся драконы
Шрифт:
VI
Российская Империя,
город Владивосток
Матвей надавил отвёрткой на пружину и щелчком вдвинул вместе со штифтом-сердечником на своё место. Сам штифт при этом вошёл в зацепление с бойком; теперь достаточно будет взвести пружину, передвинуть рычажок регулятора на одну из четырёх позиций — «10», «15» «30» и «45» — и по прошествии назначенного срока (цифры обозначали интервал времени в минутах) ударник высвободится и пружина толкнёт его вперёд — туда, где в бронзовом дырчатом цилиндре будет находиться пробирка с кислотой. Ну а дальше — всё, в точности так, как в бомбе народовольца Кибальчича, копию которой Матвей по дурости и младости лет собирался изготовить в Москве, для изничтожения своего идейного врага, смотрителя казённой гимназии коллежского советника Скрынникова. Разве что, в этой бомбе, точнее подводной буксируемой мине, вместо динамита содержался заряд отличного французского пироксилина. Выбор взрывчатого вещества тоже был не случаен — в распоряжении Матвея и мичмана Новосельцева, минёра с канлодки «Бобр», взявшегося обучать бывшего гимназиста премудростям взрывного дела, имелся и русский пироколодийный порох, созданный по срочному заказу Военного ведомства химиком Менделеевым[1], и динамит тоже. Однако, Казанков особенно оговорил, чтобы они воздерживались пользоваться компонентами, способными указать на российское изготовление «адской машины», благо, пружина, сердечник и прочие детали взрывного механизма были изготовлены в ограниченном количестве здесь же, во Владивостоке, мастером-часовщиком, переведённым по такому случаю, на казарменное положение. Белый же порох, как иначе называли нитроцеллюлозу, изобретённую французским химиком в 1884-м году, широко применялся армией и флотом Третьей Республики, в частности, для начинки морских мин разных типов — а, следовательно, как нельзя лучше подходил для их целей.
О целях этих Матвей узнал ещё до прибытия во Владивосток — во время того памятного разговора, когда Казанков показал ему депешу Остелецкого, полученную в Батавии. Узнал — и долго не мог поверить тому, что это происходит с ним на самом деле. Действительно, после африканский приключений, после жестокой битвы с французской эскадрой и иностранными легионерами — отправиться на другой конец света, в Индокитай, во французскую Кохинхину — вернее, в северную её часть, в джунглях которой малорослые желтокожие люди в соломенных конусообразных шляпах уже который год сопротивляются со своими копьями и мечами европейским колонизаторам, оснащённым по последнему слову истребительной техники. Об этом регулярно сообщала читателям еженедельных журнал «Нива», сопровождая публикации рисунками и дагерротипами. Матвей частенько рассматривал их вместе со своими гимназическими товарищами, и, как и остальные, мечтал однажды отправиться туда, в Индокитай, чтобы помочь справедливой борьбе несчастных аннамитов.
А тут, выходит, секретная военная разведка Российской Империи (так для себя Матвей определил ведомство, в котором состоял «штабс-капитан) решила посодействовать в исполнении мечты бывшего гимназиста и отправило его за казённый счёт в этот самый Индокитай! Ну, хорошо, поправил себя юноша, пока ещё не в Индокитай а во Владивосток — но ведь не зря капитан второго ранга Казанков в спешке снаряжает сейчас старый военный транспорт 'Манджур», и не зря он сам с мичманом Новосельцевым готовят новые боевые устройства. Стоит, пожалуй, сказать спасибо Аверкию Гордасевичу, сыну проворовавшегося петербургского полицейского чина, завербованного британским агентом и по его наущению отправившемуся в Абиссинию, с ашиновскими переселенцами. По заданию англичанина Бёртона он взорвал на рейде Новой Москвы французский авизо, прибывший для переговоров — и для взрыва этого использовал подводную мину, изготовленную из украденных у Матвея реактивов. Эту мину они и воспроизвели — на совсем другом техническом уровне, устранив вечный бич кустарных динамитных бомб, так любимых народовольцами и вообще террористами всех мастей — крайнюю капризность и ненадёжность.
Новая конструкция должна во-первых, выдерживать долгую транспортировку под водой, во-вторых, позволять установку взрывателя с задержкой по времени, чтобы дать возможность «морскому пластуну», установившему заряд, убраться восвояси. Сам-то Горасевич поступил проще — прицепил свою «адскую машину» к винту «Пэнгвэна» в расчёте на то, что когда он начнёт вращаться, толчок произведёт нужное действие, но им было необходимо нечто более предсказуемое удобное в обращении. Такое устройство мичман и спроектировал — не без помощи Матвея! — ещё на борту «Смоленска», на пути к Владивостоку — и вот, пришло время испытать его в деле.
* * *
Кожаная маска для плавания под водой прилегала к лицу недостаточно плотно — вода просачивалась тонкой струйкой, доставая, когда Матвей приводил себя в относительно вертикальное положение, до носа. Это, впрочем, было не страшно — ноздри был заткнуты парой гуттаперчевых заглушек, во рту же помещался гуттаперчевый же загубник, напоминающий амбушюры переговорных труб, которыми пользуются на кораблях, чтобы передавать распоряжения с мостика в машинное отделение. От загубника шла изогнутая, изготовленная из бамбука и кожи трубка — через неё «морские пластуны» могли дышать, когда подвсплывали к самой поверхности, не показываясь, однако, над водой.
Сам процесс плавания изрядно облегчали замысловатые приспособления из арсенала «морских пластунов», называемые «водолаптями» — кожаные башмаки, снабжённые перепонками из железных прутьев и тонкой кожи, отчего ноги обутого в них человека походили на лягушачьи лапки. Изобретение это было испытано испытанные ещё во время Дунайской кампании 1877-го года, а потом ещё и опробовано во время южноамериканских приключений. В дополнение к «водолаптям» имелись и перчатки с такими же перепонками — но сейчас приходилось обходиться без них, поскольку для выполнения намеченного пловцам были необходимы свободные, ничем не скованные кисти рук.
Осадчий учил Матвея пользоваться всеми этими премудростями — учил строго, не за страх и за совесть, поскольку устанавливать механические взрыватели буксируемых мин и приводить их в действие предстояло именно ему. Но вчерашний гимназист был только рад наука «морского пластуна» показалась ему захватывающей, не похожей на всё остальное, что, ка кон полагал до сих пор, входило в обычную военную подготовку. Но и подразделение, возглавляемое бравым унтером, никак нельзя было назвать обычным — Казанков как-то обмолвился, что другого такого нет ни в одном флоте во всём мире…
Вчерашние испытания «холостого» образца прошли вполне успешно. Вместо полноценного заряда в полтора пуда пироксилина, в корпус мины было помещено всего полфунта взрывчатки и вдобавок к ней — две объёмные бутыли с карминовой краской, закупленные для такого ответственного случая в ближайшей москательной лавке. Мощности слабенького вышибного заряда как раз и хватило на то, чтобы корпус лопнул, и краска из разлетевшихся в стеклянную труху бутылей образовала у борта «условно подорванной» шхуны огромное ядовито-красное пятно. Мичман Новосельцев, наблюдавший за испытаниями со стоящей рядом шлюпки остался доволен, и назначил испытания полноценного образца на следующий день.
Подход к цели осуществлялся с расстоянии в три кабельтовых, и, как убедился на собственном опыте Матвей, самым трудным оказалось выдержать в непроницаемо-тёмной воде правильное расстояние. Для этого они заранее испробовали самые разные способы, включая, например, такой: к поясу Осадчего был привязан кончик шнура, который разматывал сидящий в лодке «морской пластун». Задумка была такова — если не удастся сразу выйти точно на цель, они дождутся, когда шнур натянется (длина его была отмеряна в три с половиной кабельтова, немного больше расстояния, которое предстояло преодолеть под водой), следовало подвсплыть, оглядеться и, обнаружив шхуну, которая смутно вырисовывалась на фоне ночного неба, скорректировать курс. Но в итоге от всех ухищрений решено было отказаться — пловцы через небольшие промежутки выставляли из воды головы — ровно настолько, чтобы видеть происходящее — и проверяли направление.
Так они и действовали сегодня, и сумели подойти к шхуне, потратив на это примерно полчаса — плыть пришлось медленно, опасаясь малейшего всплеска. Осенняя водичка в бухте Золотой Рог не слишком-то тёплая, и Матвей успел изрядно окоченеть, прежде чем неожиданно ткнулся головой в осклизлый, обросший водорослями и бугристыми ракушками подводный борт.
Дальше всё пошло, как по маслу. Осадчий куском тонкого троса прикрутил мину к перу руля и уступил место напарнику. Матвей, обмирая от осознания ответственности, нащупал рычажок установки взрывателя, медленно досчитал до десяти и вырвал чеку. Потом хлопнул по плечу висящего рядом в воде Осадчего и они, загребая изо всех сил воду водолаптями, поплыли прочь от обречённой посудины. Всё тело Матвея враз покрылось липким потом — и самого банального страха — полтора пуда пироколлодия не шутка, и если не отплыть достаточно далеко — всплывёшь, как глушёная рыба, кверху брюхом.