Здесь водятся драконы
Шрифт:
* * *
— Из-за вас, дорогой барон, мне пришлось проделать изрядный крюк, причём под чужим именем и по чужим документам! — проворчал Остелецкий. — И что же — в Парижеменя уже дожидалось ваше письмо: «так мол, и так, планы изменились, встречаемся в Вене», А это, между прочим, тысяча с гаком вёрст с теми же, заметь, липовыми бумагами! Кстати, ну и местечко вы выбрали для встречи — не могли отыскать что-нибудь поскромнее? Впрочем, извините, у вас, аристократов свои причуды…
Остелецкий имел все основания для недовольства: получив первую, мало что объяснившую телеграмму из Александрии, он немедленно отправился во Францию, в Париж, где и остановился в заранее оговоренном месте — в частном пансионе, в предместье Понтуаз.
Но на этот раз посещение Парижа не затянулось — не успев толком окунуться в неповторимую атмосферу столицы «ля белль Франс» уже на следующий день он получил на почтамте письмо «до востребования». Штемпель указывал на то, что депеша была брошена в почтовый ящик в Триесте, всего два дня назад — почта в старушке Европе работала отменно, и автор письма поостерегся на этот раз доверяться телеграфу. Вскрыв письмо, Остелецкий замысловато выругался по-французски и принялся собирать свой невеликий багаж. Не прошло и часа, как он катил на фиакре к Лионскому вокзалу, откуда отправлялся поезд до Мюнхена. Там он сделал пересадку на экспресс, следующий в Вену, и вскоре уже входил в роскошно отделанный вестибюль отеля «Стефания», одного из самых фешенебельных в столице Австро-Венгерской Империи.
Греве не принял предложенного шутливого тона — он был непривычно сосредоточен, не осталось и следа от его обычной весёлости и жизнерадостной манеры держаться, и если бы Остелецкий не подозревал, что случилось нечто очень скверное — полученная корреспонденция ясно на это указывала, обходя, однако, подробности, — он решил бы, что барона подменили.
В номере Греве, где, собственно, и состоялась встреча, они не задержались — спустились в вестибюль, барон велел портье вызвать экипаж, и два приятеля четверть часа колесили по венским бульварам, пока не остановились перед ажурными воротами парка Фольксгартен. По-имперски солидный служитель в расшитой ливрее — в парк, несмотря на название, «Народный сад», пускали далеко не всякого — почтительно склонился перед посетителями и сделал приглашающий жест рукой. Друзья неспешно проследовали по центральной аллее, свернули на одно из боковых ответвлений, где в этот час не было посетителей, и только там барон заговорил о том, ради чего так спешно вызвал собеседника в Вену.
Рассказ занял не менее получаса, и всё это время Остелецкий слушал, не перебивая. Греве в деталях описал, как прибыл на «Луизе-Марии» в Триест, как остановился в гостинице, указанной в письме. Как прожил там три дня, терзаемый самыми чёрными подозрениями, пока, наконец, посыльный не принёс к нему в номер конверт. В содержащейся в конверте записке ему предлагалось вечером того же дня прогуливаться по набережной — непременно в одиночестве, иначе встреча, в которой она сам заинтересован, не состоится.
(16)
Барону оставалось только выполнить требования, изложенные в послании. В назначенный час он прогуливался по набережной. Он был один, как и требовал анонимный автор, но отнюдь не с пустыми руками — в элегантной трости (чёрного африканского дерева с набалдашником из слоновой кости) скрывался острый, как бритва, дамасский клинок длиной в два с половиной фута. Кроме того, в протезе левой кисти (свою барон потерял несколько лет назад, во время морского бой у берегов Занзибара) пряталось хитроумное стреляющее приспособление вроде миниатюрной митральезы, с несколькими стволами, заряженными револьверными пулями — подарок супруги, однажды спасшие ему жизнь. Но интуиция подсказывала Греве, что эти меры предосторожности излишни и служат, скорее, для собственного успокоения — его вызвали сюда отнюдь не ради покушения на его жизнь.
— Назначенная встреча была обставлено в лучших традициях авантюрных романов. На набережной ко мне подошёл какой-то господин и протянул записку. Её содержимое предлагало мне следовать за подателем сего, не задавая лишних вопросов. Так я и поступил, и посланник проводил в кофейню неподалёку. Сам он туда не пошёл, передав на попечение гарсону, и тот проводил меня в отдельный кабинет. Помещение было затемнено — несмотря на вечернее время, лампы не горели, и лишь скудные толики света проникали через щель между сдвинутыми занавесями. Его хватило лишь на то, чтобы я разглядел маску на лице мужчины, сидящего между мной и окном — знаете, эдакое чёрное домино под низко надвинутым цилиндром, как у персонажа дешёвой оперетке… Тем не менее, кое-что в визави показалось мне знакомым, а именно — голос. Говорили мы по-французски, причём он обходился без малейшего акцента, однако я голову готов заложить, что этот язык ему не родной. Кроме того, в середине беседы он встал и подошёл к окну, чтобы раздвинуть занавеси пошире — на улице стало совсем уж темно, — и мне показалось, что я узнаю эту мягкую, кошачью манеру двигаться.
— И кто же это был — вы сумели понять? — спросил Остелецкий. Слушая рассказ барона, он раз за разом убеждался, что свойственная старому другу жизнерадостность и юмор бесследно испарились. Впрочем, оно и неудивительно — при нынешних обстоятельствах…
— Не имею ни малейшего представления. — Греве развёл руками.
— А записки его сохранились? Мы могли бы изучить почерк…
— Да, все три — письмо, полученное в Александрии, записку из Отеля и ту, которую мне передали на набережной. Но поверьте, друг мой, вы только зря потратите время. Все три документа написаны разными людьми, это я совершенно точно установил.
— И, скорее всего, ни одна не принадлежит перу человека в маске. — Остелецкий кивнул, соглашаясь с бароном. — Сукин сын осторожен, простите мой французский… Ну, хорошо, и что было дальше?
В нескольких фразах Греве изложил суть условий, поставленных похитителем. Остелецкий, дослушав, удивлённо покачал головой.
— Признаюсь, барон вы… вернее сказать, ваш таинственный знакомый сумели меня удивить.
— Я и сам ушам своим не поверил. Отправиться в Россию, втайне набрать там людей для команд двух построенных в Германии броненосцев — тех самых, которые если верить газетам, были перекуплены правительством Республики Перу, — переправить «рекрутов» в Штеттин, принять корабли и уже в море передать их новым владельцам, китайцам! Не слишком ли замысловато?
Остелецкий поискал глазами скамейку.
— Давайте-ка присядем барон, такое лучше осмысливать, находясь в неподвижности. И держите-ка, сейчас это, пожалуй, полезно…
Он извлёк из кармана сюртука крошечную плоскую фляжку и протянул Греве. Тот отвернул крышку, понюхал — во фляжке был отличный шотландский виски.
— Пожалуй… — барон сделал глоток и передал флягу товарищу. Тот последовал его примеру.
— Вообще-то, идея с выкупом у Перу построенных в Германии броненосцев не так уж и плоха. Скажу сугубо по секрету: мы и сами подумывали о чём-то подобном, ведь получив эти броненосцы вдобавок к далеко не слабому Бэйянском флоту, китайцы могут устроить нашим французским… хм… партнёрам приличный сюрприз!
Переспрашивать кто эти «мы», барон не стал — ему давно было известно, что старый друг сменил карьеру морского офицера на работу в разведывательном департаменте Адмиралтейства…
— В самом деле, раз уж один раз удалось — то почему бы и не повторить? Тем более, что уговорить перуанцев труда бы не составило, слишком многим они нам обязаны. Но Государь, когда мой патрон доложил ему план операции, согласия своего не дал, решив, что стоит так уж откровенно дразнить французов — хватит с них той операции, что проворачивает сейчас наш дорогой друг Серёжка Казанков!