Здесь водятся драконы
Шрифт:
Француз поднял лампу повыше, освещая погреб так, что видны стали тупоносые гранаты и деревянные укупорки с картузами, и залопотал что-то на своём языке. Матвей, хоть и знал прилично французский, не разобрал ни слова, поняв по жестам, что бывший премьер-старшина не собирается устраивать диверсию а наоборот, предлагает помощь — подавать снаряды на палубу, к орудиям.
Наверху затарахтело — митральеза с крыла мостика поддерживала высадку десанта. Матвей подхватил снаряд и сунул его французу. Тот принял, едва не уронив при этом лампу, и передал набежавшему аннамиту в конической соломенной шляпе. Матвей нагнулся за картузом,– и тут грохнуло, да так, что чугунные чушки на стеллажах разом подпрыгнули. 'Ещё один взрыв в пороховых складах, догадался он, уже третий по счёту
Нет, пока ещё рано — орудия «Парсеваля» слитно грохнули, им ответили пушки второй канонерки. Матвей поплевал на натруженные ладони и потянул из стеллажа следующую гранату. Сражение продолжалось — уже четвёртое в недолгой военной карьере бывшего московского гимназиста Матвея Анисимова.
III
Средиземноморье,
Египет.
Порт-Саид.
— Вот вы говорили, Вениамин Палыч, что Бёртон не рискнёт отправиться в Египет. Однако ж — пожалте, рискнул, и мы вслед за ним тащимся!
Двое мужчин беседовали за столиком, на открытой террасе кофейни. Терраса выходила на набережную, и посетители имели возможность любоваться выстроенными вдоль пирса парусниками и пароходами, ожидающими очереди пройти через канал. За лесом мачт и труб торговых судов виднелось большое военное судно, на корме которого свисал в безветрии Андреевский флаг. Полуброненосному фрегату’Владимир Мономах' ждать было нечего — он нёс в Порт-Саиде стационерную службу.
— А ведь мне этот кораблик знаком. — невпопад ответил Вениамин. — помните, я вам рассказывал о наших приключениях в Абиссинии? «Мономах» явился к Сагалло, когда мы уже полагали, дело труба. Да ведь и было с чего — на «Бобре» уж и фитили готовы были подпалить, взрываться вместе с французами, ежели те захотят захватить канонерку[1]. Помнится, тогда… впрочем, прошу простить, Дмитрий Афанасьевич, задумался о своём… — поправился он, поймав недоумённый взгляд Кухарева. Так вот, насчёт Бёртона: Триполи, куда он направился, если, конечно, наш общий друг не ошибся, — всё же не Египет, а Сирия. Вернее сказать, Сирийский вилайет османской империи.
— Не ошибся он. — отозвался Кухарев. — Уорт вообще редко ошибается, а уж если берёт деньги за сообщённые сведения — можно быть уверенным в их правдивости. Если он говорит, что Бёртон в сопровождении троих своих людей и пленницы отправился из Триеста сначала в Стамбул, а оттуда прямиком в Триполи — значит, так оно и есть. Вопрос только, где нам-то теперь его искать?
Прождав в Париже около недели, напарники встретились в условленном месте с посланцем Уорта. Тот передал им запечатанный конверт и, получив оговоренную заранее сумму в французских франках, раскланялся. В конверте оказалась записка; ознакомившись с её содержимым, они немедленно выехали в Марсель, откуда пароходом французской судоходной компании добрались до Порт-Саида. По прибытии, Остелецкий, восстановив кое-какие свои связи, связался с российским консульством в Триполи и попросил навести справки об интересующих его людях. И вот теперь они с Кухаревым обсуждали полученные сведения за чашечкой кофе в одной из припортовых кофеен.
— Агент в Триполи вышел на след интересующих нас людей. Они прибыли пароходом из Стамбула; Бёртон представился персидским купцом, путешествующим по коммерческим делам в сопровождении слуг и наложницы. Вопросов ему никто не задавал — платил мнимый купец хорошо, и в городе не задержался. Уже через два дня в Триполи их и духу не было.
— Говорите, за перса себя выдавал? — Кухарев недоверчиво покачал головой. — Воля ваша, но очень уж сомнительно: европейцу выдать себя за жителя Востока непросто. Язык, обычаи… Да в тех краях любой белый человек, европеец — как белая ворона… простите за неуклюжий каламбур. Раскроют его маскарад в момент!
Остелецкий усмехнулся.
— Может, и раскроют — но только не Бёртона. Он на Востоке как рыба в воде, недаром, стал чуть ли не первым европейцем, пробравшимся в Мекку. Арабским, турецким и фарси владеет безупречно, местные обычаи знает до тонкостей — да и полезные знакомства с прежних времён, надо полагать, не растерял. Подручные его, как сообщил агент, не европейцы — то ли персы, то ли арабы, изъясняются на местных языках и внешность имеют вполне подходящую.
— А как же баронесса? Уж её-то за персиянку точно не выдать! Разве что Бёртон в ковёр её завернул, как в сказках «Тысячи и одной ночи», да и возил с собой в таком виде!
— А что, он вполне на такое способен. — усмехнулся Остелецкий. — Бёртон, чтоб вы знали, как раз сказки Шахерезады и переводил на английский — причём перевод критики сочли крайне безнравственным, непристойным, на грани порнографии, и потребовали запретить. Но в данном случае ничего такого, думаю, не потребовалось. На Востоке высоко ценят европейских женщин, и я не удивлюсь, если выяснится, что Бёртон воспользовался личиной поставщика белокожих невольниц для гаремов арабских шейхов. Тем более, что Триполи Бёртон и компания покинули не по морю, а по суше — присоединились к торговому каравану, идущему на восток, к Пальмире и дальше, в Багдад.
— В Багдад, говорите? — Кухарев озадаченно крякнул. — Что же, и нам теперь за ними?
— Незачем, Дмитрий Афанасьевич. В Багдаде Бёртону делать нечего. Уверен, оттуда он направится на юго-восток, к Персидскому заливу — и вот там-то мы с вами его перехватим. Если повезёт, разумеется.
Над набережной раздался гудок — один из многих, которыми перекликались заполнившие рейд суда.
— Пора. — Остелецкий встал, не забыв бросить на скатерть несколько монет. — Пакетбот Германского Ллойда до Басры отходит через полчаса. Если не хотите остаться на берегу — придётся поторопиться.
* * *
Османская Империя,
Вилайет Басра.
— Не река, а форменная помойка! — Ледьюк с отвращением сплюнул за борт. — Кажется, в Тонкине на всякое насмотрелись, но чтобы такое!..
Мутная речная вода и правда, живо напоминала нечистые потоки парижской клоаки, талантливо описанные литератором Виктором Гюго в романе «Отверженных». Муть, поднятая со дна проходящими судами, разнообразный мусор, всплывшие брюхом вверх рыбины, дохлые крысы, тина, обрывки гнилых водорослей… а уж запах! От воды разило застоявшимся болотом, прогорклым маслом из прибрежных харчевен — и конечно, всепроникающей угольной гарью вперемешку с машинным маслом. Басра, один из крупнейших портов на юге Османской Империи, хоть и располагался на берегу моря, а на расстоянии почти сотни миль от побережья — принимал множество пароходов, парусников. Между большими судами и баржами, заваленными всякой всячиной; сновали лодки, лодчонки, управляемые ловкими полуголыми лодочниками в накрученных на бритые головы чалмах. Ещё больше плавучей мелочи курсировало по узким каналам, прорезающим портовые кварталы — порой воду в таких «улочках» было не разглядеть из-за их мельтешения.