Здесь водятся драконы

Батыршин Борис Борисович

В дверь постучали и, прежде, чем Греве успел ответить, на пороге возник вестовой. Так было заведено с первого же дня: вестовой, стюард и вахтенный офицер могут входить в капитанскую каюту без разрешения. Остальным приходилось ждать начальственного «войдите», сопровождавшегося потом неразличимой руганью на немецком.

— Так что, вас-сиясь, военные корабли в пределах видимости. Их благородие господин старший офицер велели вас на мостик звать!

Матросы именовали всех офицеров броненосца привычными российскими «вашбродь» и «вашсокобродь» (последнее относилось только к старшему офицеру, капитану второго ранга в отставке Скрынникову), несмотря на то, что ни один из них на российской флотской службе в данный момент

не состоял, да и сам корабль русским отнюдь не был. Тем не менее, старые привычки были сильны, исключение делалось лишь для Греве — к нему обращались «ваше сиятельство», имея в виду баронский титул. Сам Греве не возражал — собственно, ему было всё равно, лишь бы дисциплина не страдала.

— Спасибо, братец. Кораблей-то много?

— Два вымпела, французы. Идут колонной, с опаской, небыстро. Туман над морем, вас-сиясь!

— Ладно, ступай. Скажи на мостике — через две минуты буду.

Греве снял с крючка фуражку — не российскую, форменную, а свою, с кокардой пароходной компании, доставшейся ему в качестве приданого супруги. Все остальные на борту носили форму германского торгового флота. Но скоро немецкие тряпки вместе с его персональной щеголеватой фуражкой отправится в рундуки. У китайцев матросская форма (в отличие от офицерской, не сильно отличающейся от европейских образцов) на редкость уродлива, и Греве слегка опасался, что попытка переодеть команды вызовет если не прямой бунт, то, во всяком случае, недовольство. Придётся как-то расхлебать и эту кашу — тем более, что долго носить циньские обноски не придётся…

* * *

— Это те самые посудины, что немцы построили для Китая? — спросил старший помощник. — А выглядят ничего, солидно. Хорошо, что господа с Кэ д’Орсэ[1] убедили кайзера отменить сделку.

— Напоминают итальянские «Дуилио» и «Дандоло». — отозвался Ледьюк. Он, как и все офицеры на мостике «Ахерона» не отрывал от глаз бинокля, разглядывая корабли, нагоняющие французский ордер. — Вчерашний день, устарели ещё на стапелях.

Он хотел добавить, что произошло это из-за входа в строй «Адмиралов», но вовремя замолчал. Не стоит командиру боевого соединения, проявлять подобный непатриотизм — ведь, как ни крути, сколько не поднимай бокалы бордо за успехи флота Третьей Республики — «Адмиралы», едва успев сойти со стапелей, точно так же заставили устареть и «Ош», так же недавно вошедший в строй. С характерными для французской кораблестроительной школы бортами, сильно заваленными внутрь, и высоченными, словно многоэтажный городской дом, надстройками, за которые его прозвали «Плавучий отель», этот броненосец в подмётки не годился британским новинкам.

Имелось, правда, и кое-что ещё, активно продвигаемое «Jeune Ecole» — но теоретики «Молодой школы» военого кораблестроения пока не продвинулись дальше этапа проектирования. Во время своего визита в адмиралтейство Ледьюк имел случай ознакомиться с планами постройки новейшего броненосного крейсера «Дюпюи де Лом», призванного, если верить проектировщикам, совершить революцию в морской тактике — но пока даже до закладки этого чудо-корабля было ещё далеко. Так что эту войну придётся заканчивать уже имеющимися средствами — вроде «Стикса» и «Ахерона», на мостике которого он сейчас стоял. И, конечно, прав старший офицер: появись эти два бронированных утюга у китайских берегов, они стали бы мучительной головной болью для эскадры адмирала Курбэ. К которой отряд, возглавляемый им, капитан-лейтенантом Пьером-Жаном Ледьюком и должен прибыть согласно полученному предписанию.

На головном броненосце взвился вымпел, дважды протяжно погудело. Взгляды всех стоящих на мостике обратились на Ледьюка.

— Ответить. — распорядился он. — Вежливость необходимо соблюдать, даже по отношению к этим южноамериканским клоунам.

Вымпел

на кафеле броненосца был окрашен в цвета флага республики Перу.

— Однако, в недавней войне перуанцы неплохо себя показали. — заметил лейтенант-артиллерист. — ПриКальяо они крепко всыпали чилийцам!

— Оставьте, Луи… — Ледьюк поморщился. — Если бы не русская эскадра, пришедшая им на помощь, сражение закончилось бы совсем с другим результатом. К тому же на перуанских кораблях офицерами были сплошь американцы да те же русские. Уж не знаю, как южноамериканцы воюют на суше — а только моряки из них негодные.

Артиллерист хотел напомнить про знаменитый бой монитора «Уаскар» с двумя британскими крейсерами — бое, в котором Королевский флот вынужден был позорнейше отступить, — но ответ заглушили два подряд приветственных гудка. На мачту поползли гирлянды пёстрых флажков: «Желаю удачного плавания!»

Ледьюк оторвал бинокль от ответного сигнала, заполоскавшегося на мачтах броненосцев.

— К повороту изготовиться! — скомандовал он. — Курс на зюйд. Передать на «Стикс» — «Следовать за мной». Идём к Гибралтару, а перуанские корыта пусть ползут своей дорогой — через Атлантику, и дальше, в обход мыса Горн. Ох и не завидую я их командам!

* * *

— К Гибралтару торопятся. — сказал старший офицер. — оттуда, надо полагать, в Порт-Суэц, каналом в Красное Море — и через океан, к берегам Индокитая.

— В Индокитай, значит… — Греве опустил бинокль. — Значит, мы с ними ещё встретимся.

После того, как отряд покинул французский Брест, Греве объявил командам об истинной цели их предприятия, особо упомянув, что все, несогласные могут сойти на берег на ближайшей стоянке. Это было только справедливо — при найме им было сказано, что они будут участвовать лишь в перегоне кораблей, а не в боевых действиях под флагом чужого государства.

— А мы пошустрее будем, как полагаете, Карл Густавович? — заметил старший офицер, провожая взглядом французский ордер. — Узла на три верных, а то и поболе.

— На три с половиной. — отозвался Греве. Он давно привык, что сослуживцы коверкают его имя-отчество — вообще-то отца барона звали Вильгельм, а второе имя, «Густав», было добавлено, как это принято в Германии, в честь одного из близких родственников. — Но сейчас нам незачем гонки устраивать, побережём уголь. Может, до Бостона и дотянем, а то не хотелось бы затевать бункеровку в открытом море…

На пути через Атлантику их сопровождал германский угольщик — его машины позволяли не отставать от броненосцев.

— Я вас оставлю, господа. — сказал барон. — Пойду, придавлю подушку часика на полтора. Смена вахты к третьей склянке, ход экономический, десять с половиной узлов.

И быстро сбежал по трапу. Вахтенный офицер бодро гаркнул «Командир покидает мостик, но Греве не обернулся — зачем, если и так всё в порядке? Команда у него подобралась толковая, офицеры и матросы своё дело знали, машины и механизмы — новенькие с иголочки, угля и машинного масла вдоволь. Можно надеяться, что плавание — хотя бы первая его часть, переход из Штеттина в североамериканский порт Бостон — пройдёт спокойно. Разумеется, с учётом 'неизбежных на море случайностей» — но когда без них обходилось?

А пока — он запер каюту изнутри, присел на койку и пододвинул к себе первую стопку газет. Хорошо бы, прикинул он, покончить с этим до прибытия в САСШ, так что не стоит терять времени…

К третьей склянке он уже понял, что переоценил свои силы — одолеть все эти залежи газетных премудростей вряд ли получится и за полное кругосветное путешествие. Но кое-что он уже начал улавливать: всё дело в непростой политической ситуации в самом Китае, на чём, собственно, и основывается спланированная Бёртоном интрига.