Здесь водятся драконы
Шрифт:
Ожидание не затянулось. Сначала в доме послышалась возня, потом короткий женский вскрик (Салех, услыхав его облился холодным потом), затем что-то шумно упало – и на крыльце возникли двое, волокущих извивающийся свёрток, из которого доносилось невнятное мычание. Не задерживаясь ни на один лишний миг, все трое кинулись прочь, стараясь держаться в тени стен зданий, и спустя несколько минут уже были в переулке. Мужчина со шрамом ждал их, как и было уговорено, возле арбы с высокими колёсами, запряжённой ослом. Он отодвинул уголок ковра, чтобы лунный свет падал на лицо похищенной. Салеху на миг тоже захотелось увидеть её. Он сделал шаг вперёд и вытянул шею, заглядывая через плечо чужака – но, встретившись взглядом с бдительным слугой, под абой которого – Салех помнил это, – прятался нож, на котором, наверное, ещё не высохла кровь убитого сторожа, он попятился и спрятался за спины подельников.
Наниматель остался доволен увиденным. «Хвала Аллаху, она самая!» – буркнул он и кивнул слуге: «Расплатись с собачьими детьми, и пусть навсегда забудут то, что произошло сегодня!» Наступал самый сладостный миг ночного предприятия (не считая обшаривания карманов убитого) – расчёт. Слуга, недовольно бурча, нащупал в складках абы кушак, извлёк из его кошель с монетами. Оборванцы в предвкушении получения платы, столпились перед ним – и не упустили момент, как человек со шрамом извлёк из-под одежды нож и пустил его в ход.
Салех умер последним – «наниматель» распорол ему ножом печень, предварительно зажав рот жёсткой, как подошва, ладонью. Спазм дикой боли пронзил тело оборванца, и, уже погружаясь в кровавую тьму, он успел увидеть, как человек со шрамом дождался, когда слуга спрячет кошель – и, подойдя сзади, текучим, кошачьим движением перехватил гортань и ему. После чего уселся на арбу, поправил ковровый свёрток – и скрылся в лабиринте александрийских улочек, оставив на древней брусчатке кровавые лужи и четыре остывающих трупа.
Средиземное море,
близ порта Александрия
Утро только-только позолотило небо на востоке, над морем, когда утренний бриз вынес прочь из александрийской гавани старенькую парусную шхуну, совершавшую рейсы между сирийским Триполи, Александрией и греческими портами. Контрабанда была столь же привычным грузом на её борту, как и всякого рода подозрительные личности – а потому, капитан, пожилой, седовласый, с усами как у моржа, грек предпочитал не смотреть в сторону единственной каюты. Вообще-то она принадлежала самому капитану, но пассажир – мужчина лет сорока пяти, европейской наружности, высокий, смуглый, с приметным шрамом на левой щеке – занял её без лишних разговоров для своей спутницы – скорее уж, пленницы, если судить по иным деталям, не укрывшимся от внимания старого моряка. Но это было, конечно, не его дело – документы пассажир предъявил, были очень похожи на настоящие: паспорта подданного королевства Италия и его супруги. А что сама супруга выглядела подозрительно сонной, словно была опоена настоем опия, едва держалась на ногах и за всё время ни разу не показалась из каютки – так это не его дело. Тем более, что наниматель заплатил щедро и, к тому же, вперёд, обещая солидную премию, если они прибудут в пункт назначения, в греческий Пирей в оговоренный срок. В том, что эти деньги не пролетят мимо его кармана, капитан не сомневался: погоды стояли отменные, четырёхбалльный ветер, несущий запах горячего песка из Сахары, наполняет паруса, такелаж и рангоут в полном порядке. Матросы, два египтянина и грек с острова Крит, бегают как подсоленные, а в уголке, который капитан отгородил для себя в кубрике, дожидается бутыль с греческой водкой друзик – а что ещё нужно настоящему морскому волку, чтобы почувствовать себя совершенно удовлетворённым?
Покидая порт, шхуна разошлась бортами со стоящим на бочке русским клипером – и капитан невольно залюбовался изящным, остроносым силуэтом с высокими, слегка откинутыми назад мачтами. Капитан слышал, что клипер задержался в Александрии на пути с дальнего Востока, через Индийский, Красное море, Суэцким каналом – и далее, через Гибралтарский пролив, мимо пушек британской цитадели – на север, в Россию, в Петербург. Это был обычный маршрут русских крейсеров, преподавших недавно унизительный урок владычице морей, Британской Империи. Впрочем, теперь уже бывшей владычице – ничего не поделаешь, мир изменился и уже никогда не будет прежним, и Юнион Джеку придётся потесниться на океанских просторах, где он безраздельно властвовал не одну сотню лет.
Капитан улыбнулся своим и помахал рукой вахтенным, скучающим на полубаке клипера. Те ответили и крикнули что-то в ответ – явно дружелюбное. Русских капитан уважал – его прадед, уроженец Архипелага, состоял в эскадре греческих корсаров, которых Россия вооружала против извечного врага его народа, Османской империи. Правда, сейчас между османами и русскими мир, и всякий моряк в любом средиземноморском порту знает о битве, которую дала турецкая эскадра англичанам здесь, на рейде Александрии – но знают они и о том, что на мостиках османских броненосцев стояли русские капитаны, из пушек стреляли русские комендоры! Северный медведь пришёл на Восточное Средиземноморье всерьёз и надолго; он уже подгрёб под свою тяжкую лапу главную судоходную артерию региона, Суэцкий канал – и даже обосновался на берегах Красного моря, устроив там военно-морской пост и угольную станцию для своих судов, направляющихся на Тихий Океан. Капитана-грека новое положение дел вполне устраивало. С русскими легко было иметь дело – не то, что с высокомерными британцами или коварными, лживыми османами, которые теперь вынуждены вести себя потише.
Русский клипер остался позади, и капитан скомандовал прибавить парусов. Матрос-грек споро расшпилил кливер, ещё двое с уханьем налегли на фал, и треугольный кусок парусины пополз вверх по грота-штагу. Порыв африканского ветра выпукло выгнул его, и шхуна побежала быстрее, прибавив ещё узел к прежнему пятиузловому ходу. Капитан удовлетворённо крякнул, полез, было, в карман за трубкой – и тут увидел стоящего шагах в пяти, у борта, пассажира. Сухое, грубое лицо его, изуродованное глубоким шрамом, сохраняло невозмутимость, однако в глазах, обращённых на русский клипер, полыхала такая злоба, что капитану сделалось не по себе. Впрочем, это его забота, поспешил напомнить себе старый грек; его же дело – довести судно до порта назначения вовремя и, желательно, без происшествий. А уж кто там и за что кого не любит – пусть сами и думают, а ему спокойнее оставаться в неведении.
Египет, Луксор.
Долина Царей
Бледно-жёлтая с грубо обтёсанными краями каменная плита сдвинулась, поддаваясь усилиям рабочих. Они ещё раз налегли на подсунутые под плиту железные ломы – пронзительный скрип, в открывшуюся щель с сухим шорохом посыпался песок. Барон Карл Густав фон Греве невольно сделал шаг назад – воображение подсказало обонянию хлынувшие из темноты запахи тлена, пыли, и древних бальзамирующих мазей, благовоний, неизвестно как сохранивших свои ароматы за несчётные века, прошедшие с тех пор, как эта плита улеглась на своё место. Но ничего подобного, конечно, не было – не ощущалось даже обычной подземелья сырости и прохлады. Воздух был сух, и если чем и пах – то лишь горячим песком. Он царапал носоглотку не хуже рашпиля, отчего барона уже третий день одолевал сухой раздражающий кашель.
Впрочем, он охотно мирился с этим неудобством – как и с другими, составляющими обязательные атрибуты жизни в лагере археологической экспедиции. Недаром он уже пару лет глотал всё, что попадалось о египетских древностях по большей части, беллетристику и «научные» статьи в популярных иллюстрированных изданиях. Этого вполне хватило, чтобы загореться темой, набирающей с некоторых пор в Европе популярность – даже отпрыск германского кайзера, всерьёз увлёкся ею и собрался даже самолично поучаствовать в раскопках, мечтая о славе Генриха Шлимана, нашедшего легендарную Трою. Тот ведь тоже не был профессиональным археологом, и во многом полагался на удачу и интуицию. С последней у Карла Греве всё было в порядке – правда, проверять сей факт применительно к поиску древностей он пока не пробовал. Но всё же когда-то случается в первый раз? Может, как раз под этой плитой его ждёт неожиданный подарок судьбы?..
В отличие от германского кронпринца, барон не стал откладывать свои намерения в долгий ящик. Воспользовавшись обширными связями супруги, он раздобыл приглашение посетить археологические работы, которые вёл в знаменитой на весь мир Долине Царей Эжен Габо, директор Булакского музея в Каире. Сейчас этот учёный стоял рядом с бароном, командуя рабочими, устанавливающими над входом в гробницу треногу из брёвен – с её помощью плиту предстояло приподнять, открывая ход внутрь. Барон представил, как захрустит под сапогами песок и мелкие камушки когда он, первым за неведомо сколько тысячелетий спустится в зловещий полумрак… Хотя – вряд ли француз уступит ему эту честь… или, всё же, уступит? Это не первое обнаруженное им захоронение – пользуясь записками, составленными другим французским египтологом Эженом Лефебюром, нанёсшим на карты гробницы фараонов Сети Первого и Рамзеса Четвёртого, а так же полудюжины других, чьих имён барон запомнить не удосужился. Слишком много сведений обрушивал на него мсье Габо по вечерам в «штабной» палатке экспедиции – в частности, рассуждениями о намерении расчистить лапы и ступни Сфинкса, между которыми наверняка скрывается маленький храм, а возможно, и вход в подземную гробницу…