Здесь живу только я
Шрифт:
Бессмысленная работа, подумалось ему. Отвратительная работа. Десять часов скуки среди покрытых пылью экспонатов, и все ради служения какой-то нелепой концепции музея. Неужели нельзя было просто сделать здесь музей-квартиру? Зачем вся эта пыль? Впрочем, за служение этой нелепой концепции музея здесь платят неплохие деньги. Когда есть деньги – это хорошо. Грех жаловаться.
Во дворе раздавались пьяные голоса.
Смородин взглянул на часы: с начала рабочей смены прошло всего сорок минут. Ему казалось, что времени прошло больше, хотя бы час.
Надо убить время.
Смородин откинулся на спинку стула и стал представлять себе, как он убивает время. Время почему-то представилось ему худощавым мужчиной шестидесяти лет, с рыхлым и бледным лицом, с поседевшими усами… Ха, понял вдруг Смородин, да это же Грановский!
Петр закрыл глаза.
Грановский летал по комнате в образе бога Хроноса. За спиной его хлопали огромные крылья, в правой руке он держал косу, отталкиваясь ею от стен, чтобы выровнять полет, а левой мастерски орудовал песочными часами, точно бармен с коктейлем: он переворачивал часы так, что песок не успевал пересыпаться из одной половинки в другую. И время слушалось его манипуляций и замирало.
Время нужно было как-то убить. Сначала Смородин швырнул в него стул, но Грановский на лету раскромсал его своей косой. Затем он метнул в него кухонный нож — тоже без результата. Потом Смородину почему-то подумалось, что время боится музыки, и стал напевать себе под нос какую-то старую советскую песенку. Но это только разозлило Время; оно сильно встряхнуло песочные часы, и Петр заметил, что поет песню задом наперед, и нож летит обратно в его руку, а обломки стула собираются в единое целое и возвращаются на свое место.
Надо было срочно что-то придумать.
Трижды пропел пьяница за окном, и Смородин проснулся.
Тут же он посмотрел на часы: прошло всего пять минут.
Черт.
Он встал со стула; из-за резкого движения потемнело в глазах, и Смородин схватился за стол, чтобы не упасть. Надо было как-то прийти в себя после сна. Он решил ходить кругами – линолеум на кухне был расчерчен на квадраты, и можно было ходить по ним, отсчитывая четыре квадрата вперед, четыре вправо, четыре назад, четыре влево и снова вперед. Так можно было даже танцевать вальс. Перепивший Каневский иногда учил его танцевать, но двигался Смородин всегда неуклюже. Ему самому было смешно от этих попыток, но надежды научиться он не оставлял.
«Вот, — подумал он. – Может быть, хотя бы научусь танцевать вальс на этой работе».
Впрочем, для танцев нужен партнер. Петр вспомнил Сонечку. В первый вечер, когда они остались одни, он пытался соблазнить её именно вальсом. Не получилось.
Через несколько минут им снова овладела смертельная скука. Он решил еще раз вздремнуть, уселся на стул, откинул голову и закрыл глаза. Больше не было Грановского, не было бога Хроноса, не было времени. Было темно и уютно.
Его разбудил телефонный звонок.
Смородин с трудом разлепил глаза и огляделся. На столе все так же горела лампа, настенные часы показывали половину второго.
Приснилось, подумал он и снова закрыл глаза.
Звонок повторился.
Домашнего телефона у Петра давно не было, но он помнил, как звонили те старые телефоны с дисками. Его боязнь звонков началась с детства – этого звука он всегда боялся.
Петр еще раз посмотрел на часы, на лампу, на непроглядную черноту за окном. «Что за чушь? – подумал он, — Дверной звонок здесь звучит совсем по-другому. Неужели и вправду телефон?
Раздался третий звонок.
Смородин вскочил со стула. Снова потемнело в глазах. Он сел обратно, и телефон опять зазвонил. Он вспомнил, что телефон в этом музее был только один – в кабинете Фейха. По его позвоночнику проскользнула холодная и липкая многоножка.
Он снова поднялся со стула (пятый звонок!), вышел в коридор и включил свет. Звонки действительно раздавались из кабинета Фейха. Смородин подошел к комнате и заглянул внутрь. Включил свет. Шестой звонок.
Петр подошел к телефону, дождался седьмого звонка и, сглотнув слюну, дрожащей рукой снял трубку.
— Слушаю.
Энергичный мужской голос ответил:
— Здравствуйте. Это Петр Смородин?
Многоножки поползли по холодным вискам.
— Да. Кто это?
— Мы проводим социологический опрос и хотели бы…
— Подождите. Откуда у вас этот номер и мое имя? Я здесь работаю.
На той стороне, видимо, смутились.
— Ну как же, это ваш номер – 354-80-90. Вы числитесь под этим номером. Мы вам и позвонили.
— Подождите, подождите… Это мой домашний номер. Я сейчас не дома. Я на работе. Здесь совсем другой номер. К тому же, черт бы вас побрал, я давно не пользуюсь домашним телефоном. Кто вы такие?
— Странно, странно… — вдруг голос из трубки изменился, потерял энергичность и жесткость, стал более рыхлым и развязным. – Впрочем, дело не в этом. Мы проводим социологический опрос и хотели бы задать вам несколько вопросов.
— А могу я послать вас к чертовой матери?
— Нет.
Петр швырнул трубку, облокотился на стол и тяжело задышал.
«Что за бред, что за бред, что за идиотизм» — думал он.
Телефон вновь зазвонил.
Смородин сорвал трубку и громко, отчетливо, пытаясь не показывать своего страха, сказал:
— Я еще раз говорю…
— И все-таки ответьте. Чего вам стоит? Вам все равно скучно и нечего делать.
— Хорошо, — он успокоился. – Только быстро.
— Уверяю, это недолго. Итак, вопрос первый.
— Слушаю.
— Представьте себе: вы идете ночью по тротуару неосвещенной улицы. Ваш путь лежит вдоль синего строительного забора. И когда мимо вас проезжает машина с включенными фарами, вы вдруг видите, как на заборе появляется ваша тень. А поскольку источник света движется, вы замечаете, что ваша тень остается на месте в то время, когда сами вы идете вперед. Случалось у вас такое? Что вы об этом думаете?