Здоровье и долголетие. Исцеляющие методы В. В. Караваева
Шрифт:
Вы думаете, караваевцы перестали изощряться в кулинарных изысках после смерти Караваева? Если вы так думаете… то ошибаетесь. Я, правда, не знаю, получали ли они от этого только удовольствие или еще и удовлетворение. Последнее — вряд ли. После смерти Караваева все как-то сникли, думали, наверное, что он будет жить вечно.
Дело Караваева, вроде, подхватил Дерябин — его ученик. Нельзя лечить людей — так будем лечить коров. Коровы болеют маститом, гной сливают в общий бачок. Все это пьют граждане великой страны. Молоко должно быть действительно молоком, а не кладезем микробов и антибиотиков, которыми колют коровье вымя. Как ни парадоксально, но и такие «праздничные» идеи пробивали
Дерябин на заре перестройки стал создавать свою ферму. Это ему, вроде, бы с превеликим трудом удалось. Идея была простая: добыть у коров экологически чистое молоко. Маститы лечить караваевскими натирками, усовершенствованными для коров. Идея по-советски правильная: все для людей!
Однако колхозники и начальники колхозников смотрели на это «коровье» дело скептически: «Да кому это надо!», а Дерябину шептали доброжелатели: «Что, тебе больше всех надо?»
Местный святой Фома посоветовал парня лечить так же, как корову
Вот молодые люди: сыновья и дочки караваевцев, посмотрев на это все, посоветовавшись с Дерябиным, поехали было в Сибирь коров лечить — подальше от начальства. Поезд до Красноярска шел двенадцать дней. Ехали в обычном плацкартном вагоне. Лето. Баки с аммиаком от жары откупорились, и знакомый каждому караваевцу запах наружной натирки стал распространяться по вагону. Пассажиры взроптали, и энтузиастов выкинули из вагона на полпути от места назначения. Доводы, что это «лекарство», не помогли: «Знаем мы этих лекарей — потом ногами вперед из вагона вынесут».
Что делать? Стали искать близлежащий коровник и хозяйство, которое согласилось бы провести эксперимент. Подозрительно отнесся к странным визитерам начальник колхоза: «Вот если вы Машку вылечите, тогда посмотрим». Чтобы корову часом не подменили, местный ветеринар намалевал масляной зеленой краской у нее на боку огромную цифру «1». Машка была доходягой: все вымя в маститных блямбах, ноги не гнутся, копыта гниют, из пасти течет. Мазали Машкино вымя руками, а она орала как проклятая, брыкалась. Еще бы — щипит же аммиак. Поили Машку караваевским травяным отваром. Давали мел пожевать. В общем, выхаживали, как дитя. На это дело, как на представление, приходили посмотреть местные: ребятня, бабы и пьянь.
Улучшений у Машки все нет. Она язвами от такого лечения покрылась, есть почти перестала и слегла. Зоотехник как-то и говорит ребятам: «Люди разное поговаривают. Шли бы вы отсюда, ребята. Вот если так напрямик через лес — километров двадцать. Выйдете на железку, а там по полотну до станции километров пять». Что и говорить, вошел мужик в положение — посоветовал как лучше. Однако Осипов, ученик Караваева, уперся рогом: «Не пойдем мы, пока эту корову не вылечим». Молиться он стал ночью от безысходности. А тут, как назло, один парень из караваевской команды заболел. Температура под сорок. Осипов молился сразу за двоих: за корову и за того парня. Как мне рассказывал потом сам Осипов, явился к нему в видении старец с белой бородой — местный святой, и говорит: «Зовут меня Фома. Все будет у вас хорошо. Корова завтра встанет, а парня своего натирай тем же самым, чем и корову лечишь».
Так и поступил Анатолий Иванович Осипов: парня к утру натер натиркой, для коровы предназначенной, а корова поутру действительно встала и жевать стала.
Тут они эту образцово-показательную корову натерли пуще прежнего. Попривыкла она к ним — уже не брыкается, только рожу скорчит и на них смотрит — понимает, что лечат ее, родимую. У парня, напротив, выброс пошел мощный из тела. Кожа покраснела, чешется, бородавки и прыщи появились. Осипов ему говорит: «Хорошо». «Как хорошо? Вы что, Анатолий Иванович, не видите, что со мной творится? Надо к доктору идти. Где его искать?» А Осипов свое: «Хорошо! Местный святой Фома сказал, чтоб я тебя натирал». И в самом деле, парню полегчало дней через пять. Вышла из тела всякая дрянь. От того парня и лекарствами воняло, и одеколоном, и еще бог знает чем. Потом все прошло. Кожа как будто очистилась.
Вылечили и корову, и своего парня караваевцы дней за двадцать. Пришли начальники местные смотреть на корову: «Не сдохла еще?» А та такая радостная стоит, хвостом от мух отмахивается, вся посвежела, и мастит прошел, и ходит сама, мыча: «му» да «му». Хмыкнули начальники. А председатель говорит такие слова: «Корову вы мне вылечили — факт, за работу получите триста рублей, но других коров я вам не дам, и не просите. Езжайте в город к начальству, вот если они разрешат, тогда…» Испугался, видно, что всех коров так вылечить можно. Поехали ребята в местный городишко. А там москвичей приезжих испугались пуще прежнего и на крупный город кивают: «Езжайте туда, если разрешат…» «Этак легче до Москвы доехать», — говорит Осипов ребятам. Так они в Москву и вернулись. Парень, который излечился от хронического чего-то страшного, основал потом фирму «Ольхон». И стал уже свои препараты, похожие на караваевские и дерябинские, выпускать. Для людей старался. «Раз сам излечился, не имею права это от людей скрывать», — говорит. Поначалу вместе с женой в стиральной машине «Белка» «варили» нужное «наружное» — центрифугой разгоняли. Дома разливали готовый «Ольхон» по бутылкам, а в гараже — упаковывали флаконы в картонные коробки. Потом обжились и купили настоящее оборудование. И пошли в гору… Чем это торговое дело окончилось — не знаю. Наверное, разорились, как множество мелких предпринимателей.
Что сказал мамаше нарколог и что показывает «черный» экран
Мне кажется, что в постсоветское время (сам термин отличается от «советского времени» всего-то четырьмя буквами) люди в погоне за удовольствиями забыли мать родную. Особенно отличилась молодежь. Она, несдержанная (или безбашенная, как говорят), колется, а деньги на наркоту — ворует у родителей или торгует своим еще детским телом. Вот вам истоки антиобщественного поведения. Понятное дело, что здоровья от такого времяпрепровождения у молодежи не прибавляется.
Вот типичный сюжет на эту тему по ТВ: «Нет, мы были не такими», — в сердцах вопит заплаканная мать, забирая сынишку из наркоприемника (обкололся, разбил витрину, в ней и заснул…). Ее вопль отчаяния непонятно к кому обращен — то ли к понурому сыну, стоящему рядом, то ли к самой себе, то ли к корреспонденту, берущему интервью.
Интересную мысль высказал мамаше при «передаче» сына нарколог: «В Европе таким деткам дают специальные леденцы. От них они получают кайф, а привыкания нет. Так деток отучают колоться. Клин клином». «А что же делать нам? Почему у нас нет леденцов?» — «А как раздашь? Придешь в школу и накормишь ими старших школьников? Проблема!» Да, проблема.
На самом деле то, о чем сетовал нарколог по ТВ, уже негласно давно присутствует и у нас в отдельных заведениях. Так, попав в больницу со своей вспухшей шеей, я обнаружил в ней массу наркоманов. Меня самого подвергли тесту: сестра, заводя на меня карту, спросила, как-то странно, искоса глянув на меня: «Как у вас отношения с наркотиками?» «Нет, ну что вы», — возмутился я от неожиданности. «Нет? Да, я сама вижу, что нет — вены — вон какие». Мне очень хотелось спросить: «Какие?», но я не спросил из природной деликатности.