Здравствуй, 1984-й
Шрифт:
Дома бабуля накрывает стол. Отец пришел с работы пораньше и, по случаю гостей, почти трезвый. Так, по-моему, грамм двести в нем плескается всего. Батя гордо поведал нам о своей силе воли. Вот они для чего беляши-то в таком объеме изготовлены!
До ужина идем в баньку, где дядя Миша подробно расспросил меня о моих планах на жизнь и посмеялся насчет того, что мы не смогли купить плацкарту.
– Ты ко мне обращайся, я тебе билет в любое место достану. И это… завтра с нами поедешь, чего тебе на автобусе трястись? Заночуешь у нас, сходишь по делам и поедешь домой.
После мужиков в баню пошли бабка с тетей Ирой.
Пропарились, обсыхаем на веранде. Хорошо! Бабуля накрывает на стол.
На столе
Бабуля дает мне раскладушку, в ее комнате будут спать «молодые», она на диване, а бате стелет на полу. Уже стемнело. Мелькнула мысль навестить Галину, но решаю выспаться.
Утром петух разбудил только меня. Бабуля уже не спала, вообще она спит мало, ее часто мучает бессонница. С удовольствием делаю зарядку, обливаюсь холодной водой и иду завтракать огромной порцией яичницы со шкварками. Потом встает отец и бодро уходит на работу. Дядя Миша проснулся последним. Собираемся ехать. Бабушка дает мне шесть рублей, а я беру свой неразмененный четвертак.
В машине впереди сидят дядя Миша с женой, а мы с Генкой сзади. Генку ощутимо трясет. А нефиг напиваться. Наконец он просит остановиться и идет в кусты, где его рвет.
– Тоже мне моряк! Тебя вообще тошнить не должно, – весело говорит его отец.
Вот кому хорошо.
Дорога хоть и тряская, однако я опять уснул и проснулся от резкого торможения. Дядька ругался как сапожник, а его жена вытирала кровь с разбитой губы. Авария на дороге случилась – мы чуть не въехали в грузовик. Водитель встречного ЗИЛа решил взять наш «Москвич» на таран. Но промахнувшись из-за нашей резкой остановки, затормозил в столб. Бухой водила «зилка» горестно озирал содеянное.
– Цел? – коротко спросил дядька и, получив утвердительный ответ, поехал дальше.
– Вот попадется такой дурак на дороге, и сделать ничего нельзя, – вполголоса возмущался он.
Дальше ехали без приключений. У моих родственников в Ростове была двушка сталинской постройки с высокими потолками. Несмотря на первый этаж, балкон имелся, но он был не застеклен и без решеток. Счастливое время.
«Завтра пятница, тринадцатое», – вспомнил я, ложась спать. Не особо я суеверен, да и не думаю, что Виктор Семенович мне гадость какую-нибудь приготовил, скорее, хочет дать последние цэу перед моим отбытием. От нечего делать прикидываю свои денежные запасы – выходит меньше полтинника, и это с шестью рублями, данными мне в Ростов, за них наверняка бабка спросит. Не из жадности, а из любопытства. Утром разбудил не петух, а трамвай, но примерно в то же время. Вот понадобилось ему звенеть в такую рань, проезжая мимо дома. По причине жары я спал на балконе на раскладушке. Проснувшись, понял, что трамваи я ненавижу так же, как и петухов.
Глава 29
Остаюсь один в квартире, ведь дядьке и его будущей жене на работу к восьми, а брат договорился с друзьями на природу ехать. Собирались они с ночевкой куда-то в сторону Новошахтинска.
– Смотрите там аккуратнее,
Я при этих словах вздрогнул, но промолчал. Я, единственный в этом времени, точно знал убийцу. А сейчас сижу и размышляю: как найти гада? Понимаю, что в огромном городе это нереально, значит, надо сдать его милиции. Опять же, не хочется привлекать внимание к себе, надо по-умному сделать. Через часик у меня готовы три письма в виде наклеенных на листок бумаги вырезанных из газеты букв и слов.
В заветной тетрадке по этому поводу была только одна запись – «Шахты Новошахтинск – Ростов – серийный отч Романович Ошибка группа крови». Имени маньяка я не помнил, только отчество, и то из-за сходства с царской фамилией, подробностей про группу крови и спермы тоже нет – так, краем уха слышал. Пришлось для анонимок использовать кучу старых газет, которые я нашел у дяди Миши на балконе. Газеты местные и названия населенных пунктов вырезал целиком, да еще слово «серийный», с остальными словами пришлось повозиться. Остатки газет потом выкину. Порылся у родни в серванте, нашел три конверта, вложил туда анонимки и заклеил. Пальчики протер, конечно. Надо понять, по каким адресам отправлять письма? Ведь интернета нет – хрен найдешь нужную информацию. Помню, что в СССР писали письма типа «Писателю Пупкину», «Актрисе Машкиной», и они доходили до адресата. Тупо вырезаю и наклеиваю слова «обком КПСС», «КГБ области», «МВД области». Собой я доволен. Если что, у меня есть запасной вариант, который использую уже, уезжая в Красноярск.
Ухожу из квартиры. Ключей, кстати, мне не оставили, дверь можно просто захлопнуть. Ненавижу такие замки.
Почтовые ящики висят сейчас не только около почты, а разбросаны по всему городу. Все три письма у меня в листок бумаги завернуты – опять стерегусь отпечатков пальцев. И бросаю их в одном месте, где, по моему мнению, малолюдно. Никто на меня внимания не обращает, а видеокамер нет еще.
В обком иду пешком довольный собой, решил проветриться, благо тот не далеко. Красивое четырехэтажное вычурное здание с лепниной, построенное архитектором Померанцевым еще в девятнадцатом веке. На парадном входе вооруженный пост, тут я предвидел сложности, ведь паспорт я получу только шестнадцатого июля, зато с собой у меня комсомольский билет с фотографией. Но оказалось, Виктор Семенович тоже предусмотрел такую проблему, и милиционер в звании старшего сержанта уже предупрежден.
– Штыба, Штыба… есть такой. Что там у тебя? Комсомольский? Давай сюда, сейчас пропуск выпишем.
Подниматься надо по широкой лестнице на третий этаж, тут вся элита обкома и сидит. Почему не второй, например, я знаю, – там потолки ниже, так дом был построен. На этаже еще один пост, но не милиции – простой вахтер сидит. Он и подсказывает, куда мне зайти. Заведующий отделом в обкоме – это большая должность. Ему полагается немаленький кабинет и приемная с секретаршей. Отдел, судя по вывеске, имел название «Организационно-партийной работы», и я, понимая, как много значит идеология сейчас, проникаюсь еще большим уважением к его заведующему.
В приемной сидят человек пять, но она быстро начинает заполняться людьми, выходящими из кабинета, – закончилось совещание. Виктор Семенович, провожая какого-то усатого старика, тоже выходит из кабинета и, замечая меня, машет приветливо рукой. Захожу к нему в просторный кабинет с двумя окнами, здороваюсь за руку. Кругом обычный официоз – портреты, диван, шкаф с книгами. Выделяется лишь стол, массивная полированная столешница которого как бы намекала: до фига я тут разных видела, и тебя переживу. За таким столом приятно думать о вечном и о России. Тьфу, об СССР.