Здравствуй, мишка!
Шрифт:
Не были исключением из этого правила и берега Долгого озера. Наш берег, где стояла моя избушка, был сухим, чистым, богатым на ягоды и грибы, и именно здесь встречал я обычно медведей. Другой, противоположный берег был ниже, темней, он был перепутан черной ольхой и затянут гнилыми, негодными для ягод болотами. Именно там, на той стороне озера, и встречал я чаще всего волчьи следы.
Встречались мне там следы и знакомой волчицы. В конце озера, у ручья, отыскал я следы и матерого волка-самца. Следы волка и волчицы часто встречались друг с другом, и я стал догадываться, что у этих зверей где-то недалеко от Долгого ручья, который вытекал из нашего озера, должно быть логово, а в этом логове, наверное, подрастают
Отправившись как-то в конец озера и пробравшись дальше по Долгому ручью, отыскал я на берегу ручья и следы волков-переярков, волков-подростков. Эти волки-подростки появились на свет в прошлом году, зиму провели вместе с матерью и отцом, а по весне, когда приспела пора родиться новым волчатам, отошли от родителей и поселились на берегу Долгого ручья.
Здесь, по соседству с хозяйством волка и волчицы, молодые охотники проводили лето и, наверное, ждали, когда подойдет пора осеннего сбора стаи и когда мать-волчица первой подаст призывный сигнал к этому сбору. Тогда забудутся все летние границы, летние хозяйства, и волки, старые и молодые, и совсем небольшие прибылые волчата, родившиеся только в этом году и только-только подтянувшиеся, поднявшиеся на ногах к осенним холодам, соберутся вместе и отправятся в свои волчьи рейды по тайге. Тогда и начнется коллективная, облавная и загонная охота этих зверей за зайцами, лосями. А пока в тайге стояло зрелое лето, и прошлогодние волчата сами по себе торили в лесу свои собственные охотничьи тропы и не осмеливались заглядывать туда, где в логове еще только подрастали их младшие братья.
Хоть и считались прошлогодние волчата, волки-переярки, недостаточно опытными лесными охотниками, но и они, пожалуй, знали все таежные законы и на нашу сторону озера, занятую медведями, как правило, не заходили. Вот почему я и насторожился, когда в конце елового острова, на краю мохового болота, совсем недалеко от избушки, встретил следы волков-подростков.
Волки прошли по краю болота на широких махах, раскидывая сильными лапами клочки ржавого торфяного мха. И почти тут же, чуть в стороне от волчьих следов, увидел я большие следы лося. Лось тоже мчался по болоту...
О том, что волки и в летнее время нет-нет да и устраивают охоты на лосей, я догадывался и раньше. А совсем недавно мои догадки подтвердились — мне довелось увидеть раненую лосиху...
Если вороны, росомаха и медведь, узнав о нашем поселении в лесу, сделали для себя вывод, что за наш счет можно поживиться, и потянулись к человеку, то никаких особых благ появление на берегу озера человека и собаки лосям не сулило. Скорей всего, мы доставляли этим животным только беспокойство, и я ожидал, что очень скоро лесные быки и коровы, навещавшие залив озера, что был недалеко от нашей избушки, уйдут из этих мест или в крайнем случае будут вести себя осторожней. Но получилось совсем иначе.
Правда, первое время лоси действительно насторожились и тут же уходили с лесных троп, заранее узнав о моем приближении. Но позже, как-то разобравшись, что ни я, ни мой щенок особой опасности не представляем, эти угрюмые звери вернулись на свои тропы и так же справно, как и до нашего поселения, стали выходить по вечерам к заросшему мелкому заливу и все ночи напролет бродить по воде, объедая молодые побеги кубышек и белых лилий.
Дальше — больше, и однажды какой-то бесстрашный лось придумал спускаться к заливу прямо по тропе, которая шла под окном нашего лесного домика. Этот лось выходил на нашу тропу всякий раз уже в ночном сумраке. В это время я обычно еще не спал, сидел за столом у окошка, заполнял свой дневник и всегда слышал, как лось спускается из тайги к воде.
Как-то, заслышав такие ночные шаги, я приоткрыл дверь и увидел на тропе перед избушкой молодого, сильного быка. Бык услышал скрип двери, остановился, повернул в мою сторону большие длинные уши и, что-то, видимо, сообразив, свернул с тропы, но не убежал обратно, а обошел избушку стороной и, треща по кустам, все-таки выбрался к заливу.
Сколько лесных быков и коров приходило по ночам в наш залив, я примерно знал: ночи еще были светлые и в легком тумане такой белой ночи я мог издали различить силуэты больших животных, зашедших по грудь в воду. Позже я стал замечать, что лосей в заливе как будто прибывает, а следом и нашел в лесу новые, только что протоптанные тропы, ведущие к нашему заливу. Эти тропы смело пересекали лесные дороги медведей, и я всякий раз удивлялся, как эти лоси совсем не страшатся своих врагов, как отваживаются разгуливать там, где бродят хозяева тайги.
Заметив, что лосей в нашем заливе стало по ночам прибывать, я не сразу задумался, что именно заставило этих животных посещать наши шумные, по таежным понятиям, места: ведь человек все-таки есть человек и собака всегда остается в лесу собакой. А когда задумался и попытался найти ответ, то никакого подходящего ответа долго найти не мог... Точно такие же мелкие и кормовые заливы были по озеру и в других местах. Но эти лоси другими заливами почему-то почти не интересовались и тянулись именно в нашу сторону. И зачем нужно было месить сто верст киселя, когда корм можно было отыскать и в другом месте? И только потом слабая догадка пришла ко мне: «А что, если лоси приходят к нам потому, что здесь, недалеко от избушки, где живут человек и собака, их не тронет ни один хищник — ведь в других местах, около других заливов почти все время встречал я волчьи следы». Наверное, именно так все и было — разведав безопасное место, лесные быки и коровы смело форсировали ручьи и болота, открыто нарушали границы владений волков и медведей и все-таки шли кормиться туда, куда вряд ли сунутся и волки и медведи.
Побродив по заливу и перемешав за ночь весь залив, к утру лоси расходились в разные стороны и никогда не торчали у воды днем. И только однажды этот заведенный порядок был нарушен... Спустившись утром к воде, заметил я неподалеку лосиху. Лосиха зашла по живот в озеро и неподвижно стояла в воде, все время подергивая плечом. Я присмотрелся — на плече у лосихи светилась свежая рана. Рана была не широкой, но длиной, будто кто-то с размаху ударил лосиху большим ножом.
Такую рану мог оставить только волк — бросившись сбоку к лосихе, волк ударил клыками в плечо, но не удержался и, падая вниз на землю, открыл клыками длинную рану.
Для взрослого, опытного волка такая необдуманная охота была непростительной ошибкой. Матерый зверь будет гнать добычу, будет бежать бок о бок с лосем, готовясь к завершающему прыжку, и никогда не промахнется, не ударит вскользь по плечу — удар придется точно по шее. Да и вряд ли опытный зверь решиться гнать лося летом по твердой лесной тропе, где лося почти всегда выручат длинные, быстрые ноги — для такого длительного гона волку нужны силы, а потому все летние охоты волков за лосями, как правило, ведутся иначе...
Хитрые звери устраивают засаду, ждут лося на тропе около вязкого болота, потом неожиданно окружают добычу и, не дав ей опомниться, гонят в топь, и только тогда, когда лось вязнет в болоте, теряет силы, в ход пускаются клыки.
Сомнений не было: на лосиху, что отстаивалась теперь в заливе, спасаясь от слепней и комаров, напали волки-переярки, не рассчитавшие свои силы.
Лосиха бродила по кустам неподалеку от нашей избушки несколько дней подряд. Когда слепни и комары донимали ее, она заходила в воду. Потом рана затянулась, лосиха ушла в тайгу, и неудачная охота волков-подростков мной постепенно забылась. Но теперь эти волки-подростки пожаловали чуть ли не к самой избушке и снова погнались за лосем.