Здравствуй, мишка!

Онегов Анатолий Сергеевич

Дома я с трудом стянул с себя сапоги. В сапогах была грязь, и их пришлось мыть и сушить, а портянки, брюки и куртку, перепачканные в болотной грязи, пришлось долго полоскать в озере. Развесив на кустах мокрую одежду, я присел на порог избушки, долго смотрел на вершину седой осины, что высоко и раскидисто поднялась над крышей лесного домика, и все еще не верил тому, что совсем недавно произошло на краю топкого лесного болота.

В чувство меня привел Буран. Он скатился ко мне по тропе из елового острова и со щенячьей настойчивостью кинулся лизать мое лицо. Нет, все-таки без этой собаки мне было бы очень трудно здесь в лесу. И пусть другой раз приходилось мне переживать из-за Бурана, пусть этот шалый пес мог подвести меня в любой момент, пусть он что-то делал некстати, зато почти всегда он точно разбирался, когда мне грустно, тяжело, и всегда вовремя поспевал ко мне со своими откровенными ласками.

Старые друзья

К Долгому озеру все ближе и ближе подходила осень. На осине, что прикрывала своими ветвями наш домик, стали появляться желтые листья. На озере уже отцвели белые лилии, вызрели и приготовились распушиться на осеннем ветру коричневые шишечки камыша-рогоза. Ночи загустели, стали темными, по ночам над озером загорались теперь яркие близкие звезды и поднималась большая белая луна, предвещая своим чистым, горящим светом ночной холод и слепой туман осеннего утра.

Этот туман поднимался над озером еще с вечера, неслышными, мутными струями тек с берега к воде и затягивал к ночи всю воду. Звезды и луна, заглядывая сверху в ночное озеро и не добираясь до воды через туман, подсвечивали, подкрашивали полотно тумана небесным холодным светом, и всякий раз, глядя на ночное озеро, затянутое серебристой пеленой, представлял я себе, что сейчас я не в лесу, не около избушки, а где-то очень высоко, над облаками, где царствует вечный холод.

Однажды в такую «заоблачную» холодную ночь и услышал я с той стороны озера далекий призывный вой. Выла волчица, выла долго, пронзительно. От этого воя, как от сырого холода, по спине пробегали колючие мурашки. Буран, разобрав за лесом чужой голос, тоже насторожился и долго не уходил домой. Волчица первый раз объявила о начале осеннего сбора волчьей стаи.

Еще совсем недавно, когда серые охотники держались своих хозяйств, скрывали от тайги то место, где было их логово, я мог все-таки надеяться, что ни волк, ни волчица не станут объявлять мне открытую войну, не станут охотиться за моей собакой, то теперь, когда волчата подросли, и близилось время осенних походов, верить волкам я не мог.

На следующий день я принялся собирать свои вещи — я хотел в самое ближайшее время оставить глухое озеро и перебраться в нашу лесную деревушку, подальше от волков. Мне предстояло еще высушить и убрать лодку, чтобы хрупкая осиновая посудинка не подгнила, дожила до следующего года: кто знает, может быть, эта лодчонка еще кому-нибудь и пригодится. Собирался я последний раз обойти берега озера, посмотреть, как и что теперь, к осени, на этих берегах, но все мои планы пришлось забыть и срочно покинуть избушку после ночного визита волков.

Волки заявились к самой избушке. Я не спал, услышал за окном шорохи на тропе и при свете луны через дверную щель разглядел зверей. Они сидели вокруг нашего домика и чего-то ждали. Волки подошли так неслышно, что Буран даже не проснулся, не учуял наших врагов.

Конечно, я мог открыть дверь и распугать зверей. Они бы убежали — да и какой зверь станет слишком долго объясняться с человеком... Но теперь мне представился случай не только попугать серых охотников, но и строго предупредить их. На цыпочках добрался я до стены, где висело мое ружье, на ощупь отыскал в патронташе и вытащил оттуда два патрона с мелкой дробью. Буран проснулся, натянул поводок и рыкнул.

С тех пор, как за озером раздалась ночная песня волчицы, я стал привязывать на ночь собаку. Буран сразу понял, что его вольным походам здесь на озере пришел конец, смирился с ошейником и с цепью и покорно лежал в своем углу на мягкой сенной подстилке. Сейчас он что-то услышал за дверью, вскочил, натянул поводок и глухо и зло зарычал.

Нет, волки и не думали разбегаться. Они по-прежнему сидели вокруг избушки неподвижно, как изваяния. Я вернулся к двери с ружьем в руках, взвел оба курка и осторожно приоткрыл дверь. Волки сидели на месте. Я сделал шаг вперед, приподнял стволы ружья и спустил курок.

Гром выстрела раскатился над ночной тайгой. Ночное таежное эхо еще не отпустило грохот ружья, еще несло его над озером, а волков на тропе около избушки уже не было. Я спустил второй курок, и вслед серым разбойникам прогремел в лесу еще один громовой выстрел.

Утром я собрал все вещи и за два раза перенес их с Долгого озера в лесную деревушку, где в прошлом году жил вместе с пастухами.

Деревушка после глухой, темной тайги показалась мне приветливой, светлой — старые поля и покосы отодвигали здесь лес в сторону, а большое открытое озеро с невысокими чистыми берегами делало владения человека еще шире и просторнее. Поля, лесные покосы, старые вырубки — все было мне здесь знакомо по прошлому году, и я почти сразу, как только вернулся сюда с Долгого озера, отправился в лес на свидание со старыми местами, на поиски старых друзей.

Лесная деревушка и окружающие ее места понемногу забывали людей. Два года не дымились здесь печные трубы, не скрипели колеса телег. Правда, в том году в этих местах паслись телушки, а в деревне жили пастухи, но и телушки и пастухи были здесь уже гостями, жили в деревне недолго, ушли из леса еще в начале сентября, а в этом году обратно не вернулись...

Еще в прошлом году под окнами наших домов верещали ласточки-касаточки. Сейчас ласточек не было. Пора осеннего перелета еще не наступила — птицам рано было покидать родные места и уходить от зимы. Но ласточек-касаточек я так и не отыскал на этот раз в пустой лесной деревушке — люди покинули эти места, и птицы не стали больше сюда прилетать.

Исчезли из деревни и скворцы. Не увидел я сразу и ворон. Но зато все ближе и ближе подходили к озеру и к старым пустым домам коренные жители тайги. На задах своего дома увидел я следы лисы, к вечеру первого дня Буран отыскал около деревни куницу и с лаем долго гнал ее по болотной чистине. А там, где в прошлом году стояли у берега лодки пастухов и висели на колах-вешалах наши сети, обнаружил я следы медведя.

Следы показались мне знакомыми. Они тянулись к деревушке из дальнего конца озера, как раз оттуда, где в прошлом году обитал Дурной медведь. В этот году Дурной медведь, видимо, стал расширять границы своего хозяйства и, прознав, что на берегу озера нет людей, все чаше и чаще заглядывал в деревушку.

Следов около деревушки было много, но все они были старыми, давнишними. А свежих следов Дурного медведя я не отыскал даже там, где в прошлом году этот зверь бродил по малинникам, где собирал бруснику и клюкву. Его сосед, хозяин Верхнего озера, угрюмый и смурной медведь по кличке Лесник по-прежнему владел своей старой территорией и, видимо, не собирался никому ее уступать. А вот Дурного медведя я так не встретил ни около Долгого озера, ни у Могова болота, куда он мог перебраться в поисках ягод. К концу лета Дурной куда-то исчез.