Здравствуйте, пани Катерина! Эльжуня
Шрифт:
Зосе кажется: она знает!
Допив кофе, Зося подзывает официантку, расплачивается, спокойно прячет в сумку пакет с письмами и неторопливо выходит из кафе.
Глава девятая
«БРАТ ПАННЫ ЗОСИ…»
Время шло. От Климушиных писем не было. Ни известий, ни писем. Зося не вспоминала о Климушиных. А Кристина… может, и она бы не вспоминала, но…
Лучше бы ей не видеть тех писем, что писал своей сестре Анатолий! Лучше бы не читать их!
Не прочитай
А теперь они ожили для нее: мать ее Зоси, брат ее Зоси. Ей казалось, она представляет себе их лица. Слышит их интонации.
Первые годы Кристина часто думала о Зосиной матери. Какая она была? Как погибла (она почему-то была уверена, что Зосина мать погибла)? Как попали в Освенцим Зося и ее мать? И кто это Толек, о котором так часто вспоминала когда-то Зося?
Теперь она знала их историю в почти осязаемых подробностях, и это была история ее Зоси.
Как связано, как взаимосвязано все в этом мире. Их семья. И семья Климушиных. Жили «за тридевять земель» друг от друга. Говорили на разных языках. И наверное, никогда бы не повстречали друг друга, если бы не война.
Если бы не война!
Жили бы у себя дома со своими детьми отец и мать ее Зоси.
Жили бы они с Михалом (когда бы не пуля эсэсовского охранника, что прошла над самым сердцем его!). Был бы дом. И были бы дети, свои дети!
И Бронка жила бы. И мать!
По праздникам они съезжались бы к матери: дети ее и внуки. За стол бы садилась большая семья.
А в смертный час, когда бы он пришел для их матери, дети и внуки стояли бы у ее изголовья…
Так бессонными, беспокойными ночами думала Кристина. И в мыслях ее как-то смещались, смешивались, переплетались судьбы ее семьи и семьи Климушиных — схожие судьбы! Обездоленные войной!
Схожесть их мучила Кристину.
А Зося, та по-прежнему не хотела и думать о той семье. Не хотела настолько, что Кристина не могла заставить ее прочитать письма Анатолия.
Она оставляла их на тумбочке подле Зосиной кровати. Клала на Зосин стол рядом с тетрадями и учебниками. И находила нетронутыми.
— Зося! — с укором говорила Кристина.
— Мамуся! — мягко прерывала ее Зося, поднимая на Кристину ясные, очень ясные глаза, и усмешка, застенчивая, смущенная, чуть трогала ее губы. — Мамуся, не ругай Зосю! Бедная твоя Зося. Завтра у Зоси зачет. Послезавтра практикум в госпитале. После-послезавтра — лаборатория. Погоди, вот будут каникулы…
И отступала Кристина. Не так перед ее доводами, как перед этой чуть трогающей Зосины губы усмешкой, что никогда не оставляла спокойной Кристину.
Перед ее упорством, которое таилось — Кристина хорошо это знала — за внешней мягкостью Зоси.
Отступала, испытывая тягостное
Известий от Климушиных не было. А время шло. И сглаживало — уж такое у него свойство, — сглаживало остроту происшедшего. И Кристина думала иногда, что, может быть, так и лучше. Иначе — лишняя боль для всех. Все равно душою Зося не с ними. Все равно они для Зоси — чужие: кровная мать Зоси, кровный брат Зоси.
В новом доме, куда переехали Кристина и Зося, в отдаленном от прежнего их жилья районе, они почти никого не знали. И их еще не успели узнать. И никто не знал Зосиной истории, никто не мог и предположить, что дочка пани Кристины — не ее дочка.
Иногда Кристине казалось: плохо ли, хорошо ли, но все обошлось с Климушиными. Может быть, так подействовало на них ее откровенное письмо. Может быть, написал им — о том же и Войтецкий или советский консул… Кристине начинало казаться, что это все уже в прошлом. И новые заботы, на которые не скупилась жизнь, постепенно оттесняли эту заботу.
…В первый понедельник июля Зося сдала последний экзамен. Она перешла на четвертый курс.
Сдала утром. А к вечеру Кристина проводила ее в Варшаву. На несколько дней, с делегацией научно-студенческого общества.
Зося едва успела после экзамена забежать домой, поесть, собрать вещи. Да еще повертеться перед зеркалом в новом палевом платье — его только что сшила ей Кристина.
— Ох, мамуся, як слично! Я в нем и поеду, можно?!
Она не позволила Кристине провожать ее к поезду.
— Ну, мамуся, я же не маленькая. Никого ведь не провожают.
Вдвоем с Кристиной они дошли до вокзальной площади. Остановившись на противоположной к вокзалу стороне, Зося обняла мать.
— Не скучай без меня, слышишь! А ты и не успеешь соскучиться — я вернусь. — И, помахивая спортивной сумкой с вещами, бегом побежала через площадь, раскрасневшаяся, возбужденная, — она впервые одна уезжала из дому.
Кристина все глядела ей вслед. И, словно почувствовав это, Зося на ходу обернулась, махнула рукой. Длинноногая, легкая, в раздуваемом на бегу платье…
«Совсем как воздушный шарик, — подумала Кристина. — Выпустишь его, а он поколышется у твоей руки, набирая силу, еще не решаясь оторваться, но уже устремленный ввысь».
Так и Зося. Она впервые показалась Кристине не то чтобы отчужденной, нет, но уже устремившейся в свое будущее (найдется ли место в нем ей, Кристине?!).
Ох, каким непривычно пустым показался Кристине их дом без Зоси.
Впервые за много лет Кристина могла заполнить вечер чем хотела — по своему выбору. Хочешь — читай всю ночь напролет: она любила читать, но на это у нее почти что не оставалось времени.