"Зэ" в кубе
Шрифт:
Он не выдержал, обнял Тали, прижался со спины, словно желая закрыть собой, и прошептал куда-то в спутавшиеся волосы:
– Ерунда это всё. Дети, созревающие в матке, тоже не ахти как выглядят. Да и когда рождаются – зрелище не для слабонервных. Не важно, как создаётся новая личность, важно – кем становится. Ты в тысячу раз лучше всех этих рождённых и унаследовавших. Ты – настоящая. Живая. Невероятно красивая, умная, желанная. Забудь всё, что там видела.
Тали прижалась к нему теснее, пытаясь перебороть нервную дрожь.
– Он сказал, что
Через три дня я оказалась в доме Слак-Поца. Знаешь такого? – Тали привстала на локте, чтобы посмотреть на Кира. Он отрицательно качнул головой. – И хорошо, что не знаешь. Отвратный боров. Не хочу вспоминать. Через полгода он продал меня – даже не выгнал, а продал задёшево – в трущобный бордель. Просто так. Потому что наигрался. Сказал, что мне до живой всё равно далеко. А мне тогда уже всё равно было, хоть в заведение, хоть в чан на переработку. Если бы мне здесь не помогли некоторые воспоминания приглушить, не знаю, кем бы я стала…
Кир гладил её по волосам. Она уютно молчала, рисовала на его груди круги и сердечки, и каждое касание её тонкого пальчика рождало волну тепла.
– Знаешь… – голос её звучал приглушённо. – Только не смейся, ладно? Я ведь стихи пишу.
– Ух ты! – Кир улыбнулся. – Серьёзно? Сама? – Тали фыркнула. – Ох, ну да, ерунду говорю, конечно же, сама. Прочтёшь мне?
Тали вздохнула.
– Неа. Читать не буду. Стесняюсь. Давай так покажу.
Она наощупь нашла на прикроватной тумбочке свиток планшета, аккуратно развернула и активировала режим чтения. Через несколько секунд перед глазами Кира побежали строки…
Рождаешься – и падаешь. Ты – грязь,
ты хуже грязи, ты – прообраз грязи.
Кричи в себе, старательно смеясь,
пока не возвратили восвояси,
к исходникам, в бурлящий слизью чан,
в бездонную тоску – к первоосновам.
А тот, в чьих жилах тухлая моча,
а тот, кто знает жизнь и помнит Слово,
возьмёт тебя – бездушно, словно вещь
(хотя
войдёт в тебя. Войдёт – и выйдет весь.
А ты готовь спектакль любви и лести.
А ты пеки оладьи поутру,
а ты плети без смысла разговоры,
скользи летящей тенью по ковру –
он пресыщается. И ты откроешь скоро
и дверь наружу, и бездонный страх,
и боль такую, у которой имя
не-на-зы-вае-мо.
Ты грязь. Так падай в прах.
И возродись потом под мастерскими,
где боги пишут проги и куют
пускай не счастье, но – живые вещи.
Тебя починят и вернут в уют,
тебя согреют и не оклевещут
не боги, нет, – такие же, как ты:
отверженные, нищие, изгои.
…А он идёт, идёт из темноты…
Не бойся. Пусть дойдёт – и дверь откроет.
– Я… Я не знаю, что сказать… Это сильно. И это больно. – Он действительно был под впечатлением. – Ты чудо, Тали. О какой ненастоящести можно говорить, когда ты сама – творец?
Она издала какой-то странный звук – то ли всхлипнула, то ли нервный смешок подавила – и спряталась у него подмышкой.
– Только не говори никому. Я не показываю.
– Никому ни за что. Это наш с тобой секрет будет. Ты, главное, пиши, хорошо? Я всегда буду рад читать тебя, если ты, конечно, захочешь поделиться.
Тали, не поднимая головы, энергично закивала.
– Я не пишу, я записываю. Когда приходит. А приходит редко. Но я теперь обязательно буду слушать. И писать… для тебя...
В комнате начало светлеть – система активировала режим мягкого пробуждения, но Тали взмахом руки вернула полутьму.
Кир пропустил между пальцев шелковистый локон и проговорил негромко:
– Хорошо, что ты здесь. То есть, не совсем хорошо, что… в такой обстановке, но… ты хотя бы в безопасности…
Думать о том, что Тали может кого-то принимать в этой комнате, было неприятно.
Она сперва озадаченно нахмурилась, а потом тихо рассмеялась.
– А-а-а, кажется, я поняла… Ты решил, что здесь тоже бордель, да?
– Эмм… а разве нет? – Кир почувствовал себя неловко. В самом деле, с чего он взял, что здесь притон?