Зеленая кровь
Шрифт:
Напрасно утешаются оптимисты в розовых очках, что к 58 ежеминутно погибающим от голода они не причастны, - в их смерти виноваты все живущие и процветающие! И те 30 миллионов человек, которые, по подсчетам статистики, должны погибнуть от голода на земном шаре в этом году, - тоже на вашей совести, оптимисты в розовых очках!.."
Даже не зная почерка Михаила, только по слогу, по стилю я безошибочно догадался, что это написано Куницыным. В своей стихии... Проповедником ему бы, а не врачом. Впрочем, и врачом-то он решил стать - в этом я убежден - из сострадания к человечеству. Не к человеку, а к человечеству...
Я перебросил пару страниц - незаметно от Наташи.
"Вас, оптимисты, потрясают литературные шедевры, вы готовы рыдать над сентиментальной историей
Для кого он писал это? На полях пометка: "Одна из главных задач, стоящих сейчас перед человечеством, - борьба с голодом. Голод - это реальность для миллионов людей" (академик В. Энгельгардт).
Я это чувствовал и раньше: глобальные цифры и идеи Куницына завораживают настолько, что он теряет всякую способность рассуждать здраво. Вот тогда-то он и выдает "истины" о том, а от обезьяны ли произошел человек? Трактат о голоде... Все мы когда-то загорались желанием спасти человечество - ни больше, ни меньше. Медленно перелистывая тетрадь, я дочитал до конца теперь я, по крайней мере, знал, чем же он заворожил Наташу. Но вот как объяснить ей, Наташе, что все это - розовое детство, романтика... И ведь не откажешь в убежденности, в страсти - действует! "Увы, при всем своем могуществе и совершенстве человек - одно из самых неудачных творений природы: чтобы поддержать свое существование, он каждые два месяца должен поглощать количество продуктов, равное собственному весу. Для того чтобы добывать эти горы продуктов, человек сначала освоил хищнический образ жизни, истребляя других животных, потом изобрел сельское хозяйство, исковеркав облик планеты, уничтожив под пашню и луга сотни миллионов гектаров лесов и рощ и получив в награду за свои труды черные бури и пустыни. Тысячелетняя цивилизация пришла, в конце концов, к парадоксальному факту: в век наивысшего расцвета науки и техники человечество из-за голода теряет жизней больше, чем на заре истории! 58 жизней ежеминутно, 84 тысячи ежесуточно, 30 миллионов в год... Склоните же головы перед памятью обреченных вашей ленью, вашей косностью, вашим равнодушием к их судьбе!.."
Я вернулся к первой странице: дети с фотографии глядели с тягостным, мучительным недоумением. Черепа, обтянутые кожей...
М-да... И не знаешь, что сказать. А сказать надо что-то такое, чтобы поверила - мне чтоб поверила! И у меня в полном соответствии - будь проклято!
– вырвалось: "Значит, вместе решили осчастливить человечество?"
Наташа вспыхнула, выхватила у меня из рук тетрадь и ожгла таким взглядом... "Есть вещи, над которыми не смеются". И я понял: чужой. Чужой для нее...
А потом я их встретил вместе - дня через два. Нельзя сказать, чтобы случайно, расписание Наташиной группы я знал на память, но ожидал ее увидеть у аудитории, конечно, одну. "Привет, старик!" - хлопнул меня по плечу Михаил с такой, как мне показалось, фальшивой радостью, что я поразился: что же она в нем разглядела "самое талантливое"? Одно комедиантство... А Наташа выглядела обычно, словно ничего в ее жизни и не произошло, и взгляд мой встретила так спокойно, открыто. Я даже растерялся на мгновение. А потом взял себя в руки, поздравил еще раз - обоих, и Наташа приняла мои поздравления как само собой разумеющееся.
И расстались мы друзьями: "Старик, всегда будем рады. Правда, Натка?.."
И вот теперь, почти полтора десятилетия спустя, Михаил Куницын по-прежнему - моя загадка.
Два года после окончания института в первой горбольнице патологоанатомом, однако в корне разошелся в своем заключении, на вскрытии трупа, с диагнозом лечащего врача, а труп был высокопоставленный, а диагноз поставил сам главврач больницы... Затем года полтора-два в онкологическом диспансере - на этот раз гистологом, в лаборатории, однако и там не прижился, опять "по собственному желанию", ушел опять "в белую степь", в Институт эмбриогенеза... Там он, пожалуй, застрял дольше всего - почти четыре года, уже в роли иммунопатолога (опять все сначала: специалист по трупным вскрытиям, специалист по клеточным культурам, специалист по защитным реакциям организма... Не много ли для молодого специалиста?..) И там, в Институте эмбриогенеза, он, кажется, в чем-то себя все же проявил: выдвинул идею, поговаривали - любопытную, многообещающую, что-то связанное с направленным развитием иммунитета у зародышей и новорожденных, вроде бы даже диссертацию накропал... Лет семь назад, помню, когда мы толькотолько с простейших организмов перестраивались на экологию человека, пришлось несколько раз побывать в Институте эмбриогенеза - протолкнуть туда одну темку по микрофлоре кишечника, в порядке содружества. Разговаривая с одним "завлабом", который оказался непосредственным начальником Куницына, не удержался, спросил: "Ну и как он у вас двигает науку?" А завлаб так выразительно вздохнул... Месяца через три-четыре узнал, что доктор Куницын нашел наконец свое призвание на "скорой", оттуда мы его скоропалительно и перетянули к себе, врачом экипажа испытателей.
Но для меня "загадка Куницына" не в этом. Когда я засомневался в его лабораторной технике, он так глянул на меня... Что он знает такое, что дает ему право глядеть вот так свысока? Нет, не то слово: с чувством собственной значимости, что ли? Да, вот что в нем необъяснимо: в нем словно два разных человека. Совершенно разных. Один - все тот же медик-студиус, с которым я имел неосторожность (назовем так) познакомиться (треп во имя коммуникабельности, театральные жесты, глубокомысленное умничанье), а второй... Вдруг глянет на тебя так, словно старше тебя на полвека, и изложит мысль с - такой убийственной логикой и четкостью... Смотришь на него во все глаза: откуда эта глубина, точность, совершенно неожиданный поворот мысли? И вдруг тут же выдаст такую "истину", хоть за голову хватайся, из разряда тех, которые биологи-юмористы обозначают кодовой фразой: "А ты родился от обезьяны?" И ведь с такой глубокой верой, с такой убежденностью начинает доказывать, что ты родился не от обезьяны, а от медведя. Со стороны это, конечно, выглядит дешевым комедиантством, а вместе с тем настолько искренне... Однажды я не выдержал, спросил его; "Ты овладел аутогипнозом?" Рассмеялся...
Но почему настойчивое предложение Михаила анализы крови делать в гермокамере встревожило и Таю? Ведь она его совсем не знает... Другое дело я. Одна его вспышка гнева в гермокамере, когда он знакомился с ее устройством, чего стоит!
С устройством гермокамеры его знакомил Боданцев.
– На этот раз эксперимент будет проходить с имитацией условий космического полета - шторы на иллюминаторах задернем, - сказал Боданцев, с добродушно-обезоруживающей улыбкой задергивая перед лицом Михаила плотные черные шторы.
– Да?
– несколько растерянно переспросил Михаил.
– А сколько же человек жило здесь?
– Около шести тысяч часов, - ответил я на его вопрошающий взгляд, и Михаил, кивнув, с прежним изумленно-восторженным видом стал разглядывать гермокамеру. Я проследил за его взглядом: маленький столик, складывающаяся из толстой полиэтиленовой пленки раковина, узкая деревянная кровать, на которой змеей была укреплена резиновая трубка - датчик сна...
– Знали ли хоть они, на что идут?
– спрашивает Михаил, опять оборачиваясь ко мне.
– Кто?
– удивляется Боданцев.
– Испытатели? Конечно, знали! Это ведь наши техники и лаборанты. Не только знали, но и сами принимали участие в разработке аппаратуры.
Боданцев ушел в угол гермокамеры, поднял с пола пучок проводов, оканчивавшихся штекером.
– У камеры круглосуточно дежурил врач. Когда испытатель ложился спать, датчики частоты пульса, артериального давления, частоты и ритма дыхания, расположенные у него на теле, подключались через этот штекер к кабелю телеметрии. В любую секунду мы знали, как он себя чувствует. Ну и кроме того радио, телефон... А если уж совсем приспичит, - рассмеялся на всю камеру Боданцев, - можно включить тифон.
– Боданцев указал на красный выключатель на стене.
– На пульте точно такой, дублирующий.