Зеленая кровь
Шрифт:
– Что там написано?
– подскочил он ко мне.
– Что там написано, я тебя спрашиваю? Там лишь сделано предположение... Предположение, понимаешь? А вы подтвердили его экспериментом!
– Он схватил меня за лацканы халата, и я тщетно пытался освободиться. Маньяк, опять понесло его "за все человечество"...
– Вы же скрыли такое открытие... Это преступление перед человечеством!
– Успокойся, Миша.
– Я кое-как отцепился от его рук.
– Я ведь тебе объяснил, что эйфорию хлореллы мы наблюдали попутно. Наше дело разрабатывать биологические системы жизнеобеспечения...
– Психопаты!
– в бешенстве выкрикнул Михаил.
– В сумасшедший дом вас надо с вашей системой. Открыли, доказали закон регуляции
Я почувствовал, что нервы мне отказывают - нашелся моралист! Как будто я не говорил Хлебникову, что надо разобраться в причинах эйфории хлореллы. А что в ответ? "Занимайся своим делом. Нам деньги и аппаратура отпущены на создание системы жизнеобеспечения корабля. Иной темы в плане отдела нет и не будет. Занимайся своим делом".
– Не кричи, пожалуйста, на меня. И вообще не кричи здесь ни на кого. Тебе с этими людьми работать - они через неделю головой будут отвечать за твою безопасность. Я не хочу, чтобы ты в них возбудил неприязнь. Это тебе понятно?
В том, что мои люди будут отвечать за его безопасность, теперь у меня были большие сомнения: такая возбудимость!.. Черта с два пройдет он психоневрологическое тестирование. Скорее всего, просто будет опекать меня самого в роли врача экипажа - это самое большее, на что можно рассчитывать. Если он, конечно, согласится работать у нас на пульте - в "команде спасателей".
Однако через две-три секунды эта уверенность - насчет барьера у психоневрологов - у меня подтаяла: Михаил вдруг остыл и опять передо мной был собранный, четкий и уверенный врач со "скорой": никакой позы, а тем более лицедейства. Совершенно другой человек!
– Послушай, Михаил... А ты уверен, что сумеешь... справиться со своими обязанностями в экипаже?
Мне надо было сформулировать более прямо - не со своими обязанностями, в его таланте врача нет никаких сомнений, а с самим собой... Не повернулся язык. И так он на меня опять поглядывает сверху вниз - с эдакой снисходительной усмешечкой.
– Ладно, - встряхнулся Михаил.
– Я понял тебя: надо заниматься своим делом. Так что входит в мои обязанности?
До последнего момента я был готов пойти в гермокамеру сам - у меня была какая-то необъяснимая уверенность, что психоневрологические тесты Михаил все же не пройдет. И можно представить мое изумление, когда, открыв "Историю болезни" врача Куницына, я прочел следующее заключение: "Выдержан, целеустремлен, обладает быстрой реакцией на изменение факторов внешней среды, широким кругозором, аналитическим Мышлением, способностью ориентироваться в быстро меняющейся ситуации..." И ни слова о раздвоенности характера и чрезвычайной возбудимости! Вот так психоневрологическая тестировка... А мы так слепо полагались на их методику.
Поколебавшись, я все же (предельно кратко, только суть) сообщил о своих сомнениях насчет методики Хлебникову - начальнику отдела. Реакция Хлебникова была для меня, признаться, неожиданной: "Откуда у тебя такие подозрения? Одно из двух: или мы доверяем аттестации специалистов, или их надо гнать в три шеи..." Вот поворотик темы! И так они насели в тот вечер вдвоем Хлебников и Боданцев, напористо восклицая, как это распрекрасно, что в гермокамеру идет не только врач, а и специалист-гистолог, ибо в этом случае шлюз для анализов можно вообще закрыть намертво, - так насели, что я сдался: "Вы хотите доверить ему все лабораторные анализы? Пожалуйста!.."
"Послушай, Саша, - продолжал убеждать Боданцев, - а ведь, согласись, как лабораторщик Куницын стоит всех твоих лаборанточек... Сколько они выдавали тебе липы, а? Ну а если тебе позарез нужен личный анализ... Разгерметизируем шлюз - что поделаешь! Но ты не забывай, что на этот раз у нас три процента углекислоты, стабильность газового состава в гермокамере поддерживать будет гораздо труднее..." - "Я вас понял: пожалуйста!"
Итак, анализы будут делаться в самой гермокамере. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что в этом случае мы действительно камеру можем загерметизировать полностью: все-таки шлюз-манжет, через который испытатели просовывали руки для сдачи крови на анализы, "погоду" нам портил: одинаковым давление в гермокамере и снаружи удержать очень трудно, практически невозможно - все время подсосы или выбросы. Вот и выкручивайся как знаешь: химсостав в гермокамере менять и корректировать нельзя - это одно из главных условий эксперимента, в космосе не должно быть ни подсосов, ни выбросов... Так что реакцию Боданцева, да и Мардер, я понять мог: кровь мы брали каждый день, иногда по два раза, а сейчас в гермокамере было уже три человека. Несложные подсчеты говорили о том, что герметичность манжетом-шлюзом мы нарушим порядочно. И бактерии, конечно, испытатель рукой заносит - что тут поделаешь!
А плохо то, что, приняв это, надо сказать, настойчивое предложение Михаила, я должен был целиком полагаться на его собственные анализы - сам я контроля над кровью в этом случае был лишен полностью. Но предложение принято, гемометр; набор пробирок, стекла-сетки и остальная аппаратура были уже в гермокамере, Михаил прошел соответствующий инструктаж в нашей лаборатории... Все на месте, можно начинать.
Но как томительны последние минуты ожидания!
Каждый запуск испытателя в гермокамеру, конечно же, для института событие. Как ни сердится Мардер, что в зале слишком много народу, могут заразить испытателей, - все равно с десяток явно лишних всегда есть. А сейчас, когда мы наконец запускаем экипаж... Что поделаешь! Не закрывать же зал на замок: столько лет работали ради этого момента, вкладывали и ум, и душу... Вот какая высокопарность! Не хватало только трибуны и ораторов. Впрочем, не знай Хлебников наших с Мардер требований к бактериологической чистоте эксперимента - устроил бы, чего доброго, общеинститутский митинг. С духовым оркестром проводил бы испытателей в гермокамеру.
– Готовность номер один, - объявил по громкой связи Хлебников, явившийся сегодня в зал в белом халате - редкий случай! Безукоснительно требуя "халатности", как у нас иронически называют приказ по отделу об униформе сотрудников (белый халат - научный сотрудник, синий - инженеры, черный слесари), к самому себе Хлебников этот приказ применял лишь в исключительных случаях.
Исключительные случаи... В жизни Хлебникова их, вероятно, не больше, чем в любой другой жизни. Но вот кандидатская его уж точно была событием сверхисключительным. Хлебников защитил ее с трудом: впервые в институте предлагалась диссертация абсолютно аналитического (читай - абсолютно компилятивного) характера. Я не знаю, что спасло его тогда от провала: то ли сверхмодная тема (космос, система жизнеобеспечения космонавтов при длительных полетах), то ли авторитет профессора Скорика, выступившего в роли научного руководителя. Так или иначе, но ученый совет при трех воз" державшихся одобрил диссертацию, не содержавшую ни грана собственных экспериментальных исследований - беспрецедентный случай в стенах Экологического института!
Эксперименты мы ставили потом - постфактум. И первые же результаты привели нас в ужас. Тончайшие газоаналитические исследования атмосферы кабины, в которой испытатель, или испытуемый, как мы называли тогда наших лаборантов-добровольцев, просидел всего лишь десять часов (больше выдержать было трудно, ибо кабина напоминала собой телефонную будку), показали, что человек выделяет при дыхании около десятка ядовитейших веществ: угарный газ, аммиак, метан, цианистые соединения... Потом этот список пришлось много раз пересматривать, дописывая все новые и новые токсины.