Зелёная кровь
Шрифт:
Исчез тихо, как полевка в траву, не шелохнув прибрежные кусты краснотала...
Когда Локкер закончил рассказ, некоторое время все молчали. Потом окончательно проснувшийся Мэллу сказал тихо:
– Медведи могут понимать зов... Зеленого... Мать когда-то говорила.
– Медведи накапливают в себе энергию леса, - сказал Хольвин.
– Я толком не знаю о Зеленом... но я знаю, что любой медведь - аккумулятор жизни. Поэтому этот зверь и сидит у них в клетке, поэтому они не убили его до сих пор: это старый и странный зверь, он просто излучает
Псы глухо зарычали.
– Знаешь, что...
– задумчиво мурлыкнул Мэллу и потерся об колено Хольвина подбородком.
– Я, кажется, знаю, что можно сделать. Я могу поговорить с этим медведем...
– Там забор, - сказал Локкер.
Кот пренебрежительно усмехнулся.
– Ты, лось, не еда только потому, что псу старый друг. Глупые вы звери, травоядные...
Локкер не обиделся. Рысь есть рысь. Он прекрасно знал, что такое рысь.
– Не дразни Локкера, - сказал Хольвин.
– Но поговорить с этим медведем было бы просто великолепно. Именно потому, что он, я надеюсь, понимает... некоторые необъяснимые вещи.
– Отчего вдруг приходит страх?
– спросил Локкер.
– Без причины, да? Ни с того, ни с сего?
Хольвин кивнул.
– Ну, вы, рогатые, наверное, всегда чего-нибудь боитесь, - сказал Мэллу.
– Лось - не показатель. А я - показатель. Я чую. Я ничего не боюсь, но я чую... как что-то растет.
Псы согласно закивали. Рамон сказал:
– Здорово, что ты идти не боишься. Там - мертвяки.
– Мне плевать, - сказал Мэллу.
– Я счастливый. Я любил, такую кошку любил... мурр-рр... Шикарную кошку. Будут котята. И еще - я собираюсь охотиться в лесу... так что мне плевать на мертвяков, бобик.
Хольвин почесал его за ухом - и кот потянулся всем телом.
– Я пойду ночью, - сказал он с тенью самодовольной усмешки.
– В темноте люди не видят. А если будет дождь, так это еще и лучше.
– А я пойду сейчас, - сказал Локкер и поднялся.
– Мне жаль от вас уходить, но это нужно.
Хольвин кивнул и улыбнулся на прощанье - Локкер потянулся к нему, давая погладить себя по переносице. Потом вышел из комнаты; Рамон выбежал на дождь его проводить.
– Передай привет Ирис, - сказал он грустно.
– Жаль, что я ее никогда не видел.
– Еще увидишь, - улыбнулся Локкер.
– Ты приходи к пруду, когда луна станет совсем круглой. И я приду.
И перекинулся, чтобы Старшая Ипостась не вымокла насквозь...
Хольвин оставил рысь обдумывать услышанное, накинул плащ с капюшоном и, сопровождаемый Шагратом, тоже вышел во двор.
Пахло водой и мокрым сеном. Дверь в импровизированный денник была раскрыта настежь, и с крыльца отлично виделось все, происходящее внутри. Под навесом на ворохе соломы лежал Дэраш в Старшей Ипостаси и задумчиво жевал антоновское яблоко. Рядом сидела Лилия в потрепанном джинсовом костюме и резиновых сапогах, тоже грызла яблоко и рассказывала про лес. Из-за решетчатой загородки торчали любопытные физиономии коз. Корзина с яблоками стояла так, что при желании дотянуться до угощения мог кто угодно.
При виде Хольвина Лилия
– Господин посредник, как дела?
– спросила Лилия весело.
– Зови меня Хольвином, - сказал Хозяин.
– Не такой уж я старый. Не замерзла?
Лилия отрицательно качнула головой, грустно улыбнулась:
– Не отвечаете, значит, денег не дают...
– Потерпите. Слишком большая сумма для нашего Фонда, больше полумиллиона, все-таки... Как ты себя чувствуешь, Дэраш?
Жеребец рассеянно поднял прекрасные темные очи:
– Лучше. Во рту почти не болит и не кашляю. Коленям тоже легче. Я поправлюсь совсем?
Хольвин вздохнул.
– Ну что тебе сказать... Боль скоро пройдет совсем. Если не будет скачек и прогулок в полях под седлом по три-четыре часа подряд. Отдохнешь хорошенько и снова сможешь бегать... Лилия, пойдем в дом, я тебе дам лекарство, Дэрашу в питьевую воду добавлять. И попону возьмешь, будешь его укрывать на ночь - заморозки, не простудился бы...
Лилия улыбнулась Дэрашу, который смотрел на нее доверчиво и спокойно, вслед за Хольвином пробежала по двору, натянув куртку на голову, заскочила в дом. Закрыла за собой дверь и заглянула Хозяину в лицо:
– Все здорово плохо? Да?
– Лилия, - сказал Хольвин, - я звонил в СБ, тебе дают отпуск, останешься жить здесь и будешь ухаживать за конем - он к тебе расположен. Как быть с деньгами, пока не знаю. В Лиге все в курсе, наши адвокаты думают, что можно сделать, чтобы перевести вас на легальное положение, но... этот Филлис уже замучил жандармерию своими звонками и министру написал. Я его видел. Он... мертвяк новой формации, то есть формально живой, но двоесущным и людям от него тошно. Так что наши товарищи из СБ тут ничем не помогут. И если дальше так пойдет... в СБ вообще отпадет надобность.
– А в Лиге?
– Как тонко, - усмехнулся Хольвин.
– Лиге будет очень трудно выжить, Лилия. В Городском Совете у нас объявились открытые враги. Тео очень кстати попал в беду - теперь о нас говорят и пишут, что мы экстремисты и фанатики, готовы убивать всех направо и налево... ради наших сомнительных убеждений.
Лилия укусила себя за костяшку указательного пальца. Вздохнула.
– Сомнительных... Послушайте... Хольвин... я, наверное, просто маленькая дурочка, да? Мне как-то страшно, знаете, страшно днем, а ночью снится что-то, от чего просыпаешься в поту. И мне жалко всех... и все... Что будет?
– Спрашиваешь, как двоесущный, - улыбнулся Хольвин.
– Как наш коняга. Милая, да откуда же мне знать? Я не ясновидящий. Я, как и ты, чувствую, что все плохо, а объяснить не могу. Понимаю только, что нужно непременно что-то делать - и приходит в голову только одно: как-то попытаться выпустить медведя. И почему-то кажется, что твой жеребец тоже каким-то образом важен, но почему - не спрашивай, будь так добра...
Хольвин снял с полки свернутую попону на искусственном пуху и бутылку с каплями. Лилия сунула бутылку в карман куртки и прижала попону к груди.