Зелёная кровь
Шрифт:
Тут же уйти помешало только осознание цели визита: надо поговорить с этой гадкой тварью, она что-то знает... Мэллу перекинулся и выфыркнул, как плевок:
– Проснись, убогий!
Медведь мотнул головой, стряхивая с себя тяжелый сон. Взглянул на рысь - и Мэллу увидел в его маленьких глазках, глубоко ушедших во впадины черепа, неожиданную спокойную силу. Растерялся. Молча дождался, пока медведь перекинется, сменив облик больного зверя на облик больного человека. Встретился взглядом с медвежьей Старшей Ипостасью - и ощутил холодную жуть, заставившую его отвернуться в сторону, начать пристально
Медведь гулко зевнул и встряхнулся, будто озяб от ночной свежести. Мэллу покосился на него.
– Что тебе тут понадобилось, роскошный кот?
– спросил медведь.
Его страшно худое, мертвенно неподвижное лицо и живой насмешливый тон поразили Мэллу так, будто с ним заговорило одухотворенное чучело зверя. Он вдруг осознал, что он сам есть просто котенок, клочок пушистого меха, который носят за голову, слепой, беспомощный, крохотный - и это произошло впервые в жизни кота, всегда отважного и самоуверенного. Не то, чтобы Мэллу испугался - но странная сила медведя его потрясла.
– Зачем ты...
– пробормотал кот вместо приготовленного вопроса и машинально потерся щекой о ржавую решетку.
– Зачем... я говорю, зачем такому, как ты, пить человеческую отраву?
Медведь сел. Его лицо исказилось чудовищной медвежьей усмешкой - трансформ не добавлял его Старшей Ипостаси лицевых мускулов, атрофированных у Младшей. Поднял с пола бутылку, потряс, будто желая убедиться, что она действительно пуста, поставил рядом.
– Зачем? Ты, великолепная киска, не поймешь - зачем. Вы, кошки, не созданы для того, чтобы понимать. Тебе пить ни к чему - значит, и прочие обойдутся...
– Я тоже сидел в клетке, - мрачно сказал Мэллу.
– Я многое могу понять. Я умею...
– Сочувствовать?
– и такая в голосе медведя слышалась явственная ирония, что даже не требовалось дополнять ее мимикой.
– Нет.
– Это же... как допинг, - пробормотал Мэллу, вдруг смутившись.
– Убивает Старшую Ипостась, а ты...
– А ты, киса, не знаешь, что такое голод, - сказал медведь, ерзнув, чтобы сесть удобнее.
– Ты сидел в клетке - но ты не голодал.
– Тебя не кормят?
– спросил Мэллу, чувствуя, как болезненно сжался его собственный желудок.
– Ну почему?
– ирония приобрела уж совсем убийственный градус.
– Кормят. Они же не хотят, чтоб я сдох тут раньше времени. Кормят дерьмом, конечно, но кормят... как я люблю сладкое!
– вдруг вздохнул медведь и будто помолодел на сотню лет.
– Хоть бы иногда дали сладкого... ягод, меда... хоть конфету...
Я слишком много общался с собаками, подумал Мэллу. Теперь вот жалею... жалею... как щенок. Как дурак... а ничего не поделаешь...
– Ты говоришь - голод, - сказал он, пытаясь справиться с приступом жалости.
– А тебя кормят. Подумаешь, не дали конфету...
– А ты знаешь, киска, что такое - наш голод?
– медведь снова поднял верхнюю губу в тщетной попытке усмехнуться.
– Вы же, кошки, всю жизнь едите от случая к случаю - когда на охоте повезет. Вы разборчивые... и голодать вам не привыкать стать. А мы...
– Вы...
– Мы спим. Ты слышал, наверное, что
– Для того, чтобы спать, надо есть, кот. Все время есть, чтобы стать толстым и сильным. Тогда будет тепло, спокойно, тогда - все правильно, а если не есть, сколько нужно - заснешь и умрешь во сне. Понимаешь?
– Спите...
– Еда - это тепло, - сказал медведь.
– Наше тепло. Летом мы его набираем, а зимой, когда холодно, оно потихоньку расходуется. А в этой клетке я уже забыл, как бывает тепло. Я ни разу досыта не наелся, понимаешь? Ни разу. Мне все время холодно. Я все время думаю, что засну и умру от холода. Для меня еда стала навязчивой идеей, понимаешь? А от водки хоть на час чуточку теплее... я знаю, что она меня убивает, но ведь я все равно умру...
– Их надо убить, - сказал Мэллу.
– Их всех, этих мертвяков, полумертвых - всю это отраву. Я скажу людям, они приедут, мои друзья, Хозяин...
Ему было стыдно от собачьей торопливости собственного тона, но не получалось по-другому. Медведь показался Мэллу даже понятнее, чем собаки - эта смесь осознанного унижения и иронической надменности, этот насмешливый фатализм... На Мэллу снова накатил приступ ненависти к людям, которые запирают в неволю живое существо, не считаясь с его нуждами и используя его мучения в своих целях - когти, которые нельзя было вобрать в Старшей Ипостаси, впились в ладони.
– Я сам буду драться, - заявил Мэллу.
Медведь хмыкнул.
– Были только лосенок и щенок, а теперь еще и котенок прибился... Ну ладно, котенок. Слушай, ты ведь послушать пришел, я понимаю. Слушай. Это - интересное место. Тут всегда был дикий лес, истинный лес - всегда жили медведи, а все медведи немножко сродни... ЕМУ...
– Зеленому?
– прошептал Мэллу чуть слышно, прижимаясь к решетке.
– Хоть как назови. Я приходил на место, где медведи слушали мир тысячу лет... пока люди не построили там поселок, а теперь вот еще эту... тюрьму...
Мэллу поежился. Будь он в Младшей Ипостаси, шерсть бы встала дыбом на его хребте.
– Знаешь, что забавно?
– продолжал медведь.
– Эта клетка стоит прямо на том самом месте, где под землей лежит один мой предок - старый-старый, его кости уже стали камнем. Он был очень чуткий, киска. Я иногда беседую с ним по ночам... и пару дней назад он обещал мне штормовой ветер и грозу... которая смоет все...
– Как это - "все"?
– выдохнул Мэллу.
– Всю грязь. Он сказал: "Кровь мира - зелена", - в голосе медведя мелькнула тень тепла.
– Так и сказал: "Весь мир - зеленый и синий, никому не дано его перекрашивать... а если что-то поменяется, то уйдут наши хранители. Мы уйдем с ними - и людей больше ничто не спасет. Жизнь, - так он сказал, мой предок, - жизнь, медвежонок, была всегда и будет всегда. Дело только в том, какая жизнь, вот главный смысл. Всегда может прийти такая жизнь, которая перестроит весь мир под себя. Тогда он уже не будет зеленым, а будет, может быть, красным, как сырое мясо - но тем глазам не покажется отвратительным... если у них вообще будут какие-нибудь глаза. Вот в чем суть..."