Зелёная пиала
Шрифт:
Он понял, что погиб, и на этот раз ему не будет пощады.
— Негодный! — как змея прошипела Зюлейма: — За твою дерзость ты будешь казнён. Сперва мы отрубим тебе голову, потом повесим и, наконец, четвертуем! Но прежде ты изготовишь нам чудесное зеркало, в котором наш грозный хан увидит себя безобразным, как старый ишак, и глупым, как индюк! Пусть знает, как смеяться над благородной женщиной. — И ханша злобно рассмеялась.
Юноша встал с земли, стряхнул пыль с колен и, низко склонив голову, смиренно ответил:
— Твоя
— Негодный! — взвизгнула оскорблённая ханша, задыхаясь от гнева. Она хотела уже приказать схватить мастера и казнить его немедля, но тотчас же спохватилась, — так сильно было в ней желание отомстить хану за насмешку. Она велела выдать мастеру две тысячи золотых теньга и выбросить его за ворота.
В тот же вечер быстроногий верблюд уносил на своём горбе Алимджана, а за спиной у него, держась за кушак юноши, сидела черноглазая Халифа.
— Не бойся, джаным, — утешал мастер свою подругу: — ханское золото открыло нам ворота Хивы; оно доведёт нас и до Мерва, и до Мешхеда.
Халифа вздохнула:
— У хана длинные руки, и он найдёт тебя повсюду. Он объявит тебя вором, и ты поплатишься за проклятое золото.
Алимджан нахмурился.
— О джаным! Неужели ты думаешь, что я присвою себе золото, не выполнив обещания? Нет, я честный мастер; и заказчики получат своё сполна, но едва ли их порадуют мои зеркала. Они увидят в них себя жадными и жестокими, со всей своей глупостью и тщеславием; они увидят в них правду! — так ответил подруге юноша и рассмеялся, а быстроногий верблюд уносил их всё дальше и дальше от ханской Хивы.
Вот и вся сказка. Понравилась — хорошо, не понравилась — не я виноват: не сам я её сложил, от людей слышал.
— Ой, мои милые, тише! Стучат! — засуетилась Сона-Эдже.
Чайханщик остановил её:
— Это ветер стучит, жена! Кто может приехать в такую бурю? Верблюд не пройдёт, ишак и тот не пройдёт, как может пройти человек? — Он равнодушно пожал плечами и принялся хлопотать у самовара.
И вдруг сквозь бурю, сквозь завывания ветра раздались отчаянные удары. Кто-то громко и тяжело стучал в деревянные ворота.
Гости вскочили:
— Стучат!
— Ай, вах! И правда, стучат! — закричал чайханщик: — Говорил я тебе, жена, что кто-то приехал!
Он накинул на голову старую баранью шубу и выскочил во двор.
Гости столпились у раскрытой двери.
Снежная буря ещё бушевала. Во дворе намело столько снега, что толстый чайханщик провалился по щиколотку, а там, где, сгрудившись в кучу, стояли ишаки, возвышался высокий сугроб, из которого струйками поднимался белый пар.
— Эй, Сона! — раздался со двора голос чайханщика: — Беги скорей, помоги! Тут столько снега, что и ворот не откроешь!
Надев на ноги резиновые калоши, закутавшись в тёплый платок, чайханщица поспешила на помощь мужу.
Вскоре заскрипели ворота, зазвенели, задребезжали чайники на стойке: с глухим ворчанием, треща и гудя, в тесный дворик въезжала грузовая машина.
— Правее! Левее! — перекрикивая вой бурана, командовал толстый чайханщик, как мячик прыгая вокруг машины.
Чайханщица кричала шофёру:
— Ай-ай, ишаков задавите! Конуру не сбейте, ведь тут собака!
Неугомонный кокандец высунулся во двор и всплеснул руками:
— Смотрите! Глядите! Учёные к нам приехали! Кто кто, а уж я-то знаю эту машину под серым брезентом!
— Это геологи, — высказал предположение узбек.
— Нет, землемеры, — поправил узбека Бавам-ата.
Оружейник Сафар пристально посмотрел на машину. Он улыбнулся и тихо, внушительно произнёс:
— Разве вы не видите, аксакалы, что это не геологи и не землекопы: археологов занесла к нам в гости снежная буря.
А в чайхану вместе с хозяином и хозяйкой уже входили приезжие. Их было трое. Задержавшись в дверях, они стряхивали снег со своих синих промасленных комбинезонов и громко топали, сбивая снег с высоких сапог. Старший, человек с седыми висками, вошёл в чайхану первым. По русскому обычаю он снял шапку, приветствовал стариков поклоном и громко сказал:
— Салям алейкум! Здравствуйте!
Его спутники молча поклонились.
— Проходите! Садитесь к огню поближе! — суетился чайханщик. — Сейчас я подам вам горячий чай! Чурек принесу! Сыр достану! Хотите, плов приготовлю?!
— Спасибо, хозяин, мы сыты, озябли только, — отказался русский, подходя к очагу. Но тут глаза его встретились с оружейником:
— Сафар-ага, вы ли это, яшули? — воскликнул он. — Сколько лет, сколько зим!
Оружейник двумя руками пожал руку вновь прибывшему.
— Пять зим минуло со дня нашей последней встречи, товарищ профессор.
— Да, да, мой друг, время уходит, но память многое сохраняет: пять лет прошло с тех пор, как вы помогали нам обрабатывать коллекции в ашхабадском музее…
— Да пейте же, кушайте! — гостеприимно настаивала Сона-Эдже. Она усадила гостей на целую груду подушек и одеял и прибавила шёпотом: — А потом поспите с дороги. Я приготовила вам постели в соседней комнате.
Приезжие с жадностью, обжигаясь и торопясь, глотали горячий чай.
— Ну и погода! Не столько ехали, сколько на себе машину тащили! — раскрасневшись от чая и отдуваясь при каждом глотке, пробасил один из путников, должно быть шофёр.
— Хорошо, что до чайханы добрались! — поддакнул другой.
— До чая с сахаром! — засмеялся профессор и добавил, обращаясь к спутникам: — Вы бы, ребята, отдохнули, пока буря утихнет: вам труднее было, чем мне.
Спутники поднялись, а любопытный кокандец подсел к учёному и, положив ему на плечо руку, спросил:
— В Адам-Кала работаете, товарищ?