Зелёная земля
Шрифт:
хоть манят полуптицы-полульвы
назад, хоть тем же самым небосклоном
за мною скачет с берегов Невы
зелёный всадник на коне зелёном.
Ночи воинство и таинство -
стайка бабочек ночная…
Что ж, пожалуй, расквитаемся -
с небольшого начиная:
с апельсиновой ли корочки,
со скорлупки ли ореха -
по порядку, потихонечку,
как бы так сказать… для смеха!
В смехотворном этом перечне
сплошь потери да убытки:
разочтёмся до копеечки,
до пылиночки, до нитки,
до иголочки-булавочки -
или как-нибудь иначе:
до последней в мире бабочки,
до последней в жизни ночи,
и – как мыслями и письмами
(ненамного тяжелее!) -
под конец махнёмся жизнями,
ни о чём не сожалея.
Как бы буря ни кружила,
ни сминала, ни крушила
тонких кружев бытия -
всё равно его узоры
зелены и бирюзовы
и летуча кисея.
И, любезнейшая буря,
я ещё покаламбурю,
подурачусь, попляшу
и прошу любую шалость,
если ты не возражаешь,
моему карандашу!
Мир сам по себе прекрасен,
и без нас уже не раз он
после бури выживал -
пусть летает, где захочет,
кружевная стайка строчек:
я не пастырь кружевам.
Слышишь, как всё удаляется, как по кривой
за косогор удаляется, чтобы на склоне
сбиться с дыхания?
Путь твой не то чтобы твой:
он был навязан тебе, ибо он есть погоня.
Этот вот образ – он так и останется: тот,
чуждый, туманный, подобный далёким планетам…
как всё разбросано, как расстоянье растёт
между названьем предмета и самым предметом:
вот уже только в бинокль, а вот уже лишь -
авиапочтой… а вот уже лишь в сновиденья
ты доберёшься, домчишь, долетишь, допаришь
до осязаемой почвы от вечной идеи:
ты проходил уже прежде по этим местам,
ты уже гнался когда-то за этой эпохой…
Вот она, здесь, твоя жизнь, а ты всё ещё там -
словно Ахилл, устремившийся за черепахой.
Внезапные встречи, случайные числа,
прогулки по землям чужим…
Пока ещё всякое может случиться,
я рад Вам, разумница-жизнь!
Не это – так то, а не то – так другое:
не бодрствовать ночью – так спать,
не светлая радость – так тёмное горе,
не музыка – так листопад!
Течёт ли в Париже серьёзная Сена,
а в Вене – беспутный Дунай?
Не всё ль равноценно и, значит, бесценно:
не думай, не запоминай.
Есть время ещё для двукратного залпа -
и как-нибудь можно успеть
в двух разных местах оказаться внезапно,
две разные песни запеть,
двух женщин любить и двум правдам учиться:
неправде и лжи – наугад!
А там… если что-то и может случиться,
так выбор уже небогат.
Что, мой милый старый август,
станем горевать
и искать в бумагах адрес
о пяти словах?
Помню, где-то в этой папке:
вынем и – айда!
Помню, наезжали как-то -
позабыл куда.
Там ещё сперва налево,
а потом – село,
там ещё такое лето
красное цвело,
там один такой зайчонок
прыгал по кустам,
и два ворона учёных
говорили там:
– Если вашими шагами,
то шагов шесть-семь…
Помню, жизнь была другая -
новая совсем.
Забудем обо всём ночном -
довольно всякого такого:
давайте-ка опять начнём
урок надежды бестолковой,
давайте-ка решим, на что
(авось, всплывёт какая малость!)
мы не надеялись ещё
и чем ещё не занимались?
Займёмся, что ли, чепухой
гаданья на кофейной гуще -
давно осевшей и сухой,
но будущее стерегущей
и осеняющей крылом,
отчётливым и загорелым…
За праздным посидим столом,
за призрачным капризным делом!
А там уж – пан или пропал,
а там уж – что бы ни пропало -
начнёмте вновь, любезный пан,
надеяться на что попало!
Пожалуй, яблочко зари не слишком-то румяно,
а утра вкус хоть и хорош, да всё же кисловат,
и горек, как табачный дым, вкус нашего романа -
и, вроде б, надо горевать, да что ж тут горевать!
Всё не дотягивает жизнь до счастья, до покоя -
и этот утренний пробел меж тьмою и зарёй
даёт понять, что всё вокруг немного не такое…
что героиня чуть скучна и чуть смешон герой.
Сон не досмотрен до конца и недоварен кофе -
всё брошено на полпути, оставлено как есть,
и в этом вечность, может быть, – нет вещи пустяковей,
чем вечность… завтра как-нибудь закончим, Ваша Честь!
А завтра новые дела – и вот уж новый образ
произрастает на листе, и новые слова
не покрывают жизни всей – и остаётся область