Зелёная земля
Шрифт:
тумана, сумерек, дождя, и снов, и колдовства.
Говорите, всё ясно, но в этом и грусть?
Не грустите, всё очень темно:
ведь и новых понятий неполная горсть -
от неё не светлей всё равно.
Не светлей от того, что гроза есть гроза -
мало ль в жизни таких новостей!
Погремушкой своей золотая коза
собирает на праздник гостей:
при зелёной грозе на лугу пировать,
без конца поминать времена,
где давно не бывали и уж не бывать…
голоса, небеса, имена!
Эти речи по кругу – одна за другой -
и бокалы – один за другим:
о, гроза есть гроза, и покой есть покой
и, конечно же, гимн – это гимн!
Нам надолго запомнится новый урок -
безотрадный, никчёмный, скупой… -
но всегда есть о чём говорить между строк,
между делом и между собой.
Задвинув в дальний угол тьму,
отбросив страсти, как лохмотья, -
однажды Вы меня поймёте,
и я однажды Вас пойму.
Когда приходит. Всё прошло
с последней точкою в романе,
то от взаимопониманья
бывает пусто и смешно.
Но ты, поэзия, но ты -
ты, объясниться не умея,
всё просишь недоразуменья,
обмолвки и непрямоты,
но ты, поэзия, – дитя:
возьми себе картинку, бусы -
играй, забудься, залюбуйся,
дай разобраться нам, хотя… -
вбегай, пожалуй, в наш роман,
чтобы героев в том романе
мы сами бы не понимали -
да и никто б не понимал.
По Арбату, говорят, развешан дождик -
экий взяли на себя нелепый труд!
На Арбате, говорят, сидит художник
и рисует там весь-мир-за-пять-минут,
а мольберт его – вселенная на сваях
комариных, выше некуда вознесть!
Мы пойдём к нему: пусть он не забывает,
что и мы с тобой под этим небом есть.
Пусть и нас он нарисует уголёчком,
в уголочке мирозданья, на краю -
инструментом хоть и вечным, но не точным…
Ну конечно, я тебя не узнаю:
горстка воздуха да полщепотки шёлка,
а печаль, хоть и похожа, да не вся…
что до чёлки – золотая эта пчёлка
улетела за моря и за леса!
Но весь мир… с ним так и надо, значит – круто.
Твой ли облик, мой ли, чей ли… ах, пустяк!
Остаётся даже лишняя минута
от пяти… и, рассмеявшись вдруг чему-то,
мастер дарит нам с тобой её за так.
Горчат пирожные миндальные,
горчит фруктовая вода.
Я вспоминаю об Италии,
в которой не был никогда.
Что там за Piazza в тёмном омуте,
кто там весь день поёт на ней?
Ах, это только шутки памяти
по поводу небывших дней.
Что ж, полетели, моя ласточка,
на Piazza del Чего-Нибудь!
Хвоста причудливая кисточка
пускай нам прорисует путь
на Piazza delle Испытания,
del Одиночества, del Слёз,
где ты грустна, моя Италия,
где я не в духе и так далее,
где это всё переплелось
с запутанными, нерешёнными
вопросами, где до сих пор
два горьких кофе-с-капюшонами
ведут свой тёмный разговор.
Ты говоришь, что день ещё придёт, -
и этот день, как сказано, приходит,
приходит и смеётся во весь рот:
Вот я пришёл – что хочешь, то и делай!
Ты говоришь: Да чтоб вам пусто всем!
–
и всем на свете делается пусто,
ты говоришь: Не бить! – стенным часам,
и сутками часы не бьют и терпят.
А скажешь: Бить опять! – опять и бьют,
и музыку играют заводную,
потом ты просишь – и тебе дают,
потом стучишь – и открывают двери,
и в них маячит тёмный силуэт,
но не понять, кто там стоит в проёме, -
тогда ты говоришь: Да будет свет, -
и свет в ответ немедленно бывает.
Так тут ведётся испокон веков -
и всё равно, кто первый это начал,
но нам с тобою хватит облаков,
деревьев хватит и светил небесных.
Прикурим-ка от этой вот свечи
да посидим, не шевелясь, в потёмках…
а станешь говорить – и замолчи,
и пусть тут всё останется как было.
2005
Вот тебе мой чужой бред:
ничего у меня нет
впрочем город с его тьмой
он-то есть да не есть мой
мне его одолжил век
как одну из ночных вех
чтоб не слишком скучал взгляд
на пустынном пути в ад
ночь мне снега швырнёт горсть
потому что азъ есъмъ гость
и пылает светлей звёзд
нищеты золотой крест
а сегодня я был там
где когда-то стоял дом
в этом доме горел свет
много-много твоих лет…
1990
Не плачьте, ни стихи, ни жизнь, ни сон!
Пусть грусть шуршит: она всегда шуршит,
как стрекоза, как вереск, как самшит,
как что-нибудь ещё… я обо всём.
Часы стрекочут – тиканье часов